Бурно отметив своё появление в загробном царстве, Илья Ильич быстро остепенился и жил, ничем особо не выделяясь из общей среды. Обитал в комнате, которую по старой памяти звал Илюшкиной, по ристалищам и дорогим развлекаловкам не ходил, стараясь экономить деньги, которых оставалось не так много. Отыскал кое-кого из старых знакомцев, но оказалось, что былые приятельства рассыпаются ещё надёжнее родственных связей. Всухую русский человек вспоминать прошлое не умеет, а загробная денежка — не чета пенсионным грошам, со временем тутошняя пенсия не растёт, а усыхает. Хорошо тому, у кого правнуков и праправнуков десятками считать можно, он хоть и на голодном пайке сидит, а семейная память прокормит. А одиноким да тем, кто от глупости или по иной причине ограничился одним балованным дитятей, — им совсем конец приходит. Но и те и другие домой знакомых приглашать не торопятся, а если и согласятся встретиться, то где-нибудь на нейтральной территории, так, чтобы каждый платил за себя сам.

Увы, теперь скромная сумма в полмнемона казалась огромной, и Илья Ильич начал привыкать, что обедать каждый день вовсе не обязательно, а можно недельку и попоститься, тратясь лишь на воздух да на поддержание в порядке немудрящего быта. Лямишку за комнату (тут главное — следить, чтобы не накопилось слишком много барахла, иначе будет дороже), ещё лямишку за воду и совсем чуть-чуть на библиотеку. Библиотеки в Городе имелись в каждом секторе и поражали взгляд непредставимым богатством фондов и дешевизной обслуживания. Видимо, это была одна из услуг, которые дотировались вездесущими бригадниками. За одну лямишку можно было целый день сидеть в читальном зале, а за две — взять любую книгу домой на три дня.

Сначала Илья Ильич увлекался посмертным творчеством любимых писателей, а затем нечувствительно вернулся к тем книгам, которые читал при жизни. Несколько книг даже купил, хотя книги стоили недёшево, но жить, не имея возможности снять с полки любимый томик, оказалось выше сил. Рассказы Чехова, «Повесть о Ходже Насреддине» Леонида Соловьёва и томик избранных стихотворений русских поэтов. Поэтическую антологию Илья Ильич составил сам и на следующий день получил от благожелательного библиотекаря готовую книгу. В ту пору Илью Ильича весьма занимал вопрос: тётя Саша свою библиотеку тоже заказывала у специалистов или она настолько любила и помнила эти книги, что сумела создать их сама? Илья Ильич тоже был страстным книжником, а вот памяти на прочитанное у него не было.

Книги Гоголя, некогда самые любимые, Илья Ильич перечитывать не смог.

Мучимый праздностью, Илья Ильич попытался посещать бесплатные мероприятия, но это в большинстве оказались собрания всяческих сект и тому подобных обществ, так что он зарёкся развлекаться на дармовщинку. Тёмные люди, одним своим присутствием выпивающие жизнь из окружающих, есть и среди мёртвых, от таких следует держаться подальше. Зато на собрании одного из клубов Илья Ильич обустроил личную жизнь. Хотя, если быть точным, роль Ильи Ильича в этом деле оказалась совершенно страдательной. Зашёл сам не зная зачем, соблазнившись на вывеску «Клуб» и надпись на дверях «Вход свободный», и попался на зуб энергичной американке. Почему-то думал, что в клубе собираются какие-нибудь коллекционеры: филуменисты или филателисты, нумизматы, маловразумительные бонисты или собиратели значков, а значит, выставка будет под объяснения восторженного дилетанта. Потом уж сообразил, что коллекционирование в потустороннем мире занятие вполне бесперспективное — подлинников, как ни старайся, ни одного не найдёшь, а наилучшими копиями любой может разжиться за самые смешные деньги. Так что с клубами филуменистов в Городе туго, да и нумизматы нечасто встречаются. А уж клуба в самом центре, где до любого сектора рукой подать, им вовек не построить.

Гостеприимное заведение оказалось клубом знакомств. Хитроумное устройство в дверях отсеивало шлюх и альфонсов, пропуская лишь тех, чьи помыслы чисты. А поскольку Илья Ильич представления не имел, куда заходит, а значит, помыслы имел невинные, то его, разумеется, пропустили. Только бэдж на груди появился с именем, прижизненной фотографией и жирно выписанным числом «восемьдесят четыре», обозначавшим истинный возраст потенциального жениха. Кто захочет обмануться, тот обманется, а тут всё должно быть честно, и вошедший в бесплатное заведение заранее на эти условия соглашается.

Прежде чем Илья Ильич сумел сообразить, куда его занесло, на него уже положили глаз.

Строгого вида дама, моложавая и спортивно-подтянутая, подошла и, нимало не смущаясь, принялась считывать с бэджа данные. У самой дамы имелась точно такая же карточка, и на ней также красовалось крупно выписанное число «восемьдесят четыре». Ровесница, значит. Хотя кто его знает, сколько лет или десятилетий американка провела в здешних краях? То, что перед ним американка, не вызывало у Ильи Ильича ни малейших сомнений. Удивительным образом американские бабушки, даже самые старенькие, напоминают не бабушек, а тёток. Не видно в них всепонимающей доброты, зато через край хлещет громогласная энергия и безапелляционность, именно для тёток и характерная. Всё это можно было воочию наблюдать и на омоложенном оригинале, и на фотографии, изображающей всё ту же энергичную особу, но в её реальном виде. То, что внешности американка не поменяла, пришлось Илье Ильичу по душе.

— Здравствуйте, мисс, — галантно произнёс Илья Ильич, поклонившись и быстренько прочитав имя, выведенное на визитке.

Даму звали Лилиан Браун — имя, вполне подходящее как для американки, так и для кого угодно.

— Вы квакер? — Голосом экзаменатора спросила Лилиан.

— Боже упаси, — ответил Илья Ильич, с душевной судорогой вспомнив проповедника, моющего посуду в заведении уйгура. — С чего вы так решили?

— Ваше имя... Илия...

— Не Илия, а Илья. Это русское имя, я русский.

— О!.. — протянула та полувосхищённо-полуутвердительно. — Вы тот самый русский медведь! Это очень хорошо, теперь вы неопасны, вы не сможете построить здесь свою империю зла.

— О чём вы? — искренне удивился Илья Ильич.

Далее он в течение пяти минут выслушивал поток благоглупостей, содержащий все ложные стереотипы, которые лет двадцать тому назад бытовали среди очень средних американцев. Илья Ильич узнал о своей стране и народе столько нелепых мнений, что не счёл нужным даже возражать. Сказал лишь: