Как обычно, развеяться Илья Ильич отправился к уйгуру. Неунывающий и не задумывающийся о смысле жизни сыщик, сам того не подозревая, служил для Ильи Ильича прекрасным психотерапевтом. У него не было никаких проблем, кроме разрешимых, а подобное отношение к жизни тонизирующее действует на прочих людей. К тому же у Афони была работа, доступная, казалось бы, любому, однако требующая особого сыщицкого таланта. Некоторые завидуют чужому таланту, а Илья Ильич, напротив, радовался, когда Афанасию шёл фарт.

На этот раз Афоне подфартило невиданно, хотя единственное, что можно было понять, это то, что в дрейфующем ресторанчике идут переговоры. За одним из столиков сидели Афанасий и двое господ в глухих чёрных костюмах. Они о чём-то разговаривали вполголоса, Илья Ильич, разглядев предостерегающий жест сыщика, не стал подходить и остановился рядом с хозяином заведения. Сам уйгур стоял за стойкой бара, демонстративно не глядя в сторону разговаривающих, но всем видом показывая, что во время бесед в его заведении не мешало бы что-нибудь заказать. Впрочем, двое в чёрном были непробиваемы и намёков не понимали. Они с каменными лицами слушали Афонину скороговорку, изредка вставляя краткие фразы. Наконец, сговорившись, оба кивнули и полезли за кошелями. О каких суммах идёт речь, узнать было невозможно, мнемоны не требуют счёта, деньги пересыпались прямо из кошеля в кошель. Сколько захочет хозяин, столько и высыпется из назначенной суммы, если, конечно, она имеется в кошельке. А чтобы лишку заплатить — такого не бывает. Опять же, получатель тоже в эту минуту не спит и пересыпанную сумму знает с точностью до последней лямишки. В любом случае, раз платят из кошеля в кошель, значит, деньги большие, в горсти не удержишь.

Пересыпав деньги, чёрные встали и, не обращая внимания на приглашения встрепенувшегося уйгура, канули в нихиль, мгновенно скрывшись из глаз. Афоня, насколько можно было судить, ничего им не передавал.

Оставшись без собеседников, сыщик соблаговолил обратить внимание на Илью Ильича.

— Вот кстати! — вскричал он. — Сейчас по пельмешкам вдарим и сделку спрыснем, а то от этих не дождёшься...

— Насчёт пельмешек я — пас, — сказал Илья Ильич. — Времени нет, — добавил он, сделав пальцами характерный жест, у всех европейских народов означающий деньги.

— Time is money! — радостно подхватил Афоня. — Не боись, этого тайму у меня сегодня много! Пошли, я угощаю. Знаешь что, ну их, пельмешки! Глухаря жареного закажем под рябиновую настойку. Я сегодня на год красивой жизни заработал!

Уйгур уже волок к столику пряно розовеющую водку, пузатые стопки, берестянку с солью, ножи, блюдо с крепко замороженным чиром, всё то, что поможет приятно скоротать время, покуда неожиданно заказанный глухарь исходит соком в жару духовки. Квакер, окончательно обнищавший, был выгнан недавно, и теперь уйгуру приходилось отдуваться одному. Впрочем, заказ есть заказ — заказные блюда вдесятеро дороже и, значит, вдесятеро выгоднее повару.

— И шампанского! — крикнул Афоня, располагаясь за столом и заранее расстёгивая жилетку.

— Что у тебя стряслось? — спросил Илья Ильич, принюхиваясь к рябиновке. Водка ощутимо сладила, значит, была настояна по всем правилам, на вымороженной ягоде.

— Человечка нужного отыскал, — похвастался Афоня. — Вот у меня его сейчас и выкупали.

— Политик какой-нибудь?

— Не-е, за политиком или там артистом знаменитым бригадники бы пришли. А это — выше бери! — это клан.

— Как это?

— Есть такие кланы у некоторых народов, — охотно пустился объяснять сыщик. — Живут большими семьями, родством считаются. Посторонним от них всегда отлуп, а для своих — в лепёшку расшибутся. Короче, вроде наших староверов. У них в предание память глубоко уходит, родню умершую поминают часто, потому эти кланы и здесь — самая сила. Некоторые в Городе особые кварталы держат, и туда так просто не зайдёшь, только за деньги. Другие и вовсе отдельно от мира живут. У них там строго что при жизни, что по смерти. Своих покойничков они встретить пытаются сами, заранее маяки ставят, частой сеткой на поиск выходят, когда кому из их братии помирать пора. А всё-таки и у них промашки бывают. Тогда они своего выкупают у того, кто его отыщет. С ними даже бригадники не связываются — возьмут денежки и отдадут покойника свежаком.

— А где сам объект торга? — спросил Илья Ильич. Водка, выпитая на голодный желудок, действие оказала немедленное, строганина и пучок черемши закуской оказались непрочной, так что Илья Ильич слегка поплыл.

— Скрыт! — многозначительно произнёс Афанасий. — А то бы эти двое сказали: «Пошли, Джонни, домой» — и чем бы я его удержал? Запомни, земля держится обманом. Фокус-покус такой: вокруг своей оси вертится, а не падает. Ведь ясно же, что обман, но культурный... ловкость рук, и никакого мошенничества. Как только я понял, кого сыскал, так его припрятал как следует и только потом этих оповестил. Бригадники, конечно, слупили бы за парня побольше, но мне и так хватит. Тут, главное, меру знать, а то откусишь больше, чем проглотить можешь, да и подавишься.

— Так за что они тогда тебе деньги платили? Искали бы себе, глядишь — и нашли бы.

— Платили за информацию. Запомни, в нашем деле главное лицо — филер. Он сведения добывает, а в мире ничего дороже нет. Они мне денежку, я им — компасок. А дальше пусть сами своего Джонни вызволяют. А отказались бы платить — я бы его бригадникам продал. Это простого человечка можно при себе недельку подержать и слегка подоить; со знаменитостями, с членами кланов и мафией такие штучки не проходят. Их сразу или своим продаёшь, или бригадникам.