Шрифт:
Я закрыл уши, не желая слушать. Поздно жалеть о несбывшемся. Поздно! Этот бунтарь ко всему еще и глуп. Разве понять Малаху, что для Заклятого переступить через себя – горше самоубийства? Впрочем, что для него люди? Тараканы, не больше!
– Я выбрал свою дорогу много лет назад, каф-Малах! И теперь она подошла к концу. И твоя похоть к жизни не заставит меня стать Б-гоборцем! Уйди!
Я закрыл глаза, и передо мной предстала Бездна. Рядом – протяни руку. Этим ли грозил мне морок? Ну и пусть! Пусть моя душа навеки останется здесь, на дороге, ведущей из Ниоткуда в Никуда…
За одно я был благодарен ему, еретику и ученику еретика. Бунтарь-морок подтвердил то, о чем я только догадывался. Заклятие – дитя сфир, дар из самой из сердцевины. Мог ли я думать, что прилеплюсь своей погибшей душой к величайшей из Тайн?
А мы еще думаем, что далеки от Небес!
И не было ночи, и было утро…
– Едут, батька, едут!
Я даже головы не повернул. Не иначе с похмела почудилось пану Бульбенко. Я бы услышал – не спал да и не пил почти. Услышал бы – и увидел. Вот она, Бездна, вот и дорога белой лентой протянулась… Эге!
– Скачут! Чортопхайки вроде! Одна… нет, целых три!
– До бою, хлопцы! До бою! А ну, вставайте, пьяндыги, а не то в пекле проснетесь!
Пока глаза протирали, пока шаровары подтягивали да порох в запалы сыпали, уже и слышно стало: и копыт перестук, и колесный скрип. Ошиблись сторожа, и я ошибся: не три там чортопхайки! Целых десять. Но не они удивили (после верблюдов безгорбых уже и дивиться нечему). Окно! Совсем рядом! Небольшое, вроде калитки широкой – как раз, чтоб чортопхайку пропустить. И кто же на этот раз к нам на Околицу пожаловал?
– А ну, цыть! Слухайте, вроде как поют?
Точно! Сквозь скрип тележный да топот копытный…
– Пане сотнику! Пане сотнику! Да то ж наши!
А ведь не ошибся пан есаул! Ваши!
Эх, яблочко, да куды котишься? На «Алмаз» попадешь – не воротишься! Эх, яблочко, да крыто золотом, Тебя срежет Совдеп серпом-молотом! Катись, яблочко, пока не съедено — Побили Троцкого, побьем Каледина!А вот и они, любители яблочек! Странная чортопхайка, высокая, словно карета, и колеса не прыгают – гладко бегут. А это что? Хоругвь! Черная? Красная? На миг привиделся мир цветным: и хоругвь двухцветная, чернь с кровью, и на шапках ленты похожие…
– А ну, стой! Кто такие будете?
А я уж подумал, что пан Логин обниматься полезет с земляками! Вэй, верно рассудил, от земляков – самые неприятности.
Отвечать не стали – словами. Дернул возница вожжи, присвистнул. Миг – и развернулась чортопхайка. Хороши же у них колеса! А это что? Никак гармата? Эге-ге-ге!
– Кто такие, спрашиваю? А ну, отвечай!
Спрашивай, пан Загаржецкий, спрашивай! А они уже вторую чортопхайку развернули. И тоже с гарматой. Или не с гарматой? Дуло узкое, короткое, стрелка щиток прикрывает…
– Мы-то кто? Мы есть революционный боевой отряд имени товарища Кропоткина! А ну с дороги, а то из кулемета пригостим!
Отозвались!
Логин Загаржецкий, сотник валковский
Разбойники? Так не ездят разбойники со штандартом! Или все-таки ездят?
Оглянулся пан Логин, силы соизмеряя. Ущелье узкое, больше двух чортопхаек и не проедет. Густо залегли хлопцы – в два ряда. Первый выпалит, второй уже рушницы заряжает. Эх, укатила гармата вместе с братами Енохами! И гаковница с ними. Ну, ничего!
– Гром! Гром! Дмитро, бес тебя, москаля, задери! Бонба еще есть?
– То обижаете, пан сотник! Я и фитиль поджег.
Ото добре!
Те, на чортопхайках, тоже услыхали. Переглядываться стали, шушукаться.
– Эй, товарищи, а вы кто? Какого отряду?
Хотел пан Загаржецкий пояснить, кому гусь не товарищ, да не стал. Не время задираться.
– Мы – черкасы гетьманские, Валковской сотни. А я – над ними старшой, Загаржецкий-сотник!
Сказал – и усмехнулся в седые усы. Ну чего, герои, схлестнетесь с реестровцами? Или кишка тонка?
На этот раз шушукаться не стали.
– Гетьманцы? Ах, сучьи дети, контрреволюцьонеры, наймиты германские! А ну, кидай, зброю, не то всех к Духонину отправим, как врагов пролетарьята мирового!
Только моргнул пан Логин. Сколько прожил, сколько лаяться пришлось, а о словах подобных и не слыхивал. Сами они эти… курвицыонеры!