Конечно же, он даже знает, что она может ответить. Заарканивать чужие души — ее основная черта. Искушать под любым предлогом — любимая игра, в которой она никого не жалеет, а низводить до состояния кающегося грешника — неосознанное стремление.

— К тому же, насколько я помню, — продолжает девушка, — вы сами провозгласили, что все мнения — всего лишь "суть одного единства!".

К такому он подготовлен еще менее — цитировать по памяти, хотя в обеих женщинах нет ни капли фальши.

"Чертов возраст, — думает он, — как она ее воспитывает?"

— Еще минута, и у меня лопнет чувство юмора, — сознается он обреченно.

— Ура! — девушка хлопает в ладоши, — один ноль! один ноль!

— Надеюсь, я доставляю вам истинное удовольствие? — спрашивает Леонт, все еще чувствуя досаду.

— Мне кажется, — говорит девушка, — нам есть о чем сегодня поговорить.

— Да, я буду у Данаки.

— Я не хотела вас обидеть…

— Это удел всех мужчин, — сознается он, — периодически подвергаться атакам длинноногих самоуверенных девочек.

— Ну, тогда до вечера, мы ждем, — говорит Тамила, наклоняясь для поцелуя.

— Я, как примерная дочь, тоже должна проститься, — говорит девушка и прикасается к его щеке. На мгновение он совсем рядом видит ее глаза с волнующими зеленоватыми вкраплинами. Она даже дышит, как маленький загнанный зверек.

Тамила берет дочь за руку и уводит. Со спины они кажутся ровесницами.

"Двадцать лет назад у нее вряд ли был еще кто-нибудь, — думает Леонт. — Она просто морочит мне голову. Хотел бы я знать, что это значит".

Леонт подходит к швейцару, и тот украдкой, так, чтобы никто не видел, сует в ладонь записку. По лицу, по дурашливости — ответа не будет, — дернуть за веревочку хлопушки, отпустить надувной шарик. Леонт, поддаваясь таинственности телодвижений, отходит, разворачивает и в недоумении читает: "Фравуз тоде монтзиз…" [1] Бумага, на которой сделана надпись, до странности знакома. Несомненно, он где-то ее уже… Леонту даже кажется, что… Разве только… Вдруг записка разом вспыхивает. Леонт едва успевает стряхнуть ее на пол. Пепел жесткий, как фольга. Швейцара уже нет. Леонт пожимает плечами и направляется к лифту. Его номер — на седьмом этаже с видом на море. Он всегда предпочитает номера на верхних этажах, чтобы не пахло кухней. Хотя последние годы он никуда не выезжает, ему приятно вспомнить былые привычки.

"Глупая выходка", — думает он.

— Послушайте… ик… — Кто-то наваливается и повисает на плечах.

Леонт инстинктивно делает шаг в сторону и подхватывает сползающее тело.

Тертий — почетный член журнала Star Arabian Desert, человек, о котором невозможно составить определенное мнение, разве что лицезреть его сияющую оболочку.

На лбу у него, как лошадиное тавро, слово "дурак".

Кажется, он сильно пьян. Голова болтается, как у марионетки, ноги подламываются в самых неожиданных местах, а шкиперская бородка растрепана и сбилась набок.

Его лозунг:

Doch wenn du meine Verse nicht lobst

So lab ich mich von dir scheiden! [2]

— Черт зна… никогда не… а, впрочем… кельнская водица… а?

От него разит, как из выгребной ямы.

Местное пиво — определяет Леонт.

— … зубной эликсир… — заявляет Тертий.

— Поздравляю, — говорит Леонт.

— Послушай, ик… где здесь туалет? — Для такой длинной фразы Тертию приходится порядком сосредоточиться. Взгляд блуждает по отражению мира.

— Понятия не имею, — отвечает Леонт.

— Мне нужно в туалет, — доверительно сообщает Тертий, дыша в лицо, — прямо сейчас, иначе… — В его голосе слышится угроза. Он даже притопывает ногами.

— Спроси у дежурного…

— А ты кто? — Глаза Тертия мутно блестят.

— Вон там, у бюро…

— Не справлюсь, — признается Тертий.

— Тогда лучше дотерпеть до номера, — советует Леонт.

"Чертов этикет", — думает он.

— Хорошо, — соглашается Тертий, — поехали…

— Где тебя валяло? — задает вопрос Леонт, чтобы только отвлечь Тертия. Он прислоняет его к стене и вызывает лифт. Фойе гостиницы пусто, и помочь некому — похоже, дела Анги неблестящи.

— Кто это? — спрашивает Тертий и смотрит куда-то за спину Леонта.

— Не знаю, — отвечает Леонт.

— Я хочу в одно место!

— Заткнись, — говорит Леонт, — и без фокусов.

— Кто это? — Тертий снова порывается отклеиться от стены. Руки его висят, как перекрученные помочи, и он безвольно вихляется всем телом, как язык колокола.

— Стой спокойно!

Лифт задерживается где-то наверху.

— Я хочу в туалет, — заявляет Тертий, — здесь есть туалет? Отведите меня в туалет. Если я сейчас не попаду в туалет!.. Вот сейчас упаду на колени!