— Приятно слышать.

Я как раз допила чай и поднялась из-за стола. Макс вдруг отбросил сигарету в камин и без всякого предупреждения обнял меня.

— Вы очаровательны, Мела, — проговорил он, — невероятно очаровательны.

Он оказался очень силен, и я не смогла вырваться из его объятий. Я попыталась отвернуться, но опоздала. Рот его впился в мои губы, он прижал меня к себе так, что я едва сумела вздохнуть. Я попыталась сопротивляться, но в этот самый момент дверь отворилась, и в гостиную вошел Питер.

Макс выпустил меня из объятий, и мы разлетелись в стороны со стремительностью, придавшей всей сцене идиотский вид. Питер застыл на какое-то мгновение на месте, и мне показалось, что в его глазах вспыхнул гневный огонек.

— Надеюсь, я не помешал, — проговорил он ледяным тоном.

Сказать мне было попросту нечего. Щеки мои залились краской, и я изо всех сил старалась сохранять власть над собой.

— Не хотите ли чаю? — спросила я как можно любезнее. — Только что принесли свежезаваренный чай.

— Нет, спасибо, не хочу. — Питер развернулся и, выходя из комнаты, громко хлопнул дверью.

Я посмотрела на Макса:

— Ну вот… В какое положение вы меня поставили! Что подумает Питер? В конце концов, мы с вами едва знакомы.

— Но я искал вас всю свою жизнь! — патетически воскликнул Макс.

— Не будьте идиотом! — резко бросила я. — Что теперь я должна сказать Питеру, вот что мне хотелось бы знать.

— Какая разница, что вы ему скажете? — пожал плечами Макс. — К тому же легкое потрясение пойдет ему на пользу — англичане слишком самодовольны.

Эти его слова раздосадовали меня. Забавно, поскольку сама я всегда с пренебрежением отзываюсь об англичанах, однако мне было обидно слышать подобные речи от стопроцентного иностранца. В конце концов, при всем своем канадском скепсисе в отношении родины моих предков, его прежде всего определяла старая семейная распря.

— На мой взгляд, не вам критиковать англичан, — без обиняков сказала я, однако Макс никак не отреагировал.

— Милая маленькая злючка! Я поверю всему, что вы расскажете мне о них! — Он протянул ко мне руки, однако я уклонилась, воспользовавшись в качестве преграды чайным столиком.

— Не смейте прикасаться ко мне! — воскликнула я. — Вы раздражаете меня.

Макс рассмеялся.

— Да ну? На самом-то деле я вам нравлюсь.

Он ухмыльнулся, как шаловливый мальчишка, и я ощутила, что способна по-настоящему рассердиться на него, настырного и милого одновременно.

— Будьте же разумным, — попросила я. — Вы излишне усложняете мою жизнь.

— Вот уж чего я вовсе не хочу. Наоборот, я мечтаю сделать вас счастливой. Идите сюда, садитесь, Мела, и давайте подумаем о том, насколько счастливыми можем быть мы вдвоем, вы и я.

— У меня нет времени на счастье, — проговорила я, — и на разговоры о нем. И потом я в настоящее время действительно очень несчастна. Я люблю одного человека, оставшегося в Канаде, но никогда больше не увижу его.

— Мне его искренне жаль! — воскликнул Макс столь прочувственным образом, что я не могла не рассмеяться.

— С вами невозможно разговаривать серьезно, — возразила я. — Я собираюсь подняться наверх, чтобы отдохнуть перед обедом.

Я направилась к двери, но Макс перехватил меня по пути.

— Пожалуйста, будьте добры ко мне, милая Мела, — проговорил он. — И я помогу вам забыть этого глупого канадского парня. Эти ваши сильные мужчины, жители широких просторов, просто не умеют любить. Позвольте мне научить вас любви, поверьте, мы с вами можем быть очень счастливы.

Он обвил меня руками и снова попытался поцеловать. Отказать ему на самом деле оказалось очень трудно. Должно быть, мне следовало по-настоящему разозлиться, однако его лукавый и игривый метод проявления своих чувство чрезвычайно отличался от всего доселе известного мне.

Этот иностранец словно бы играл со мной; будь на его месте кто-то другой, если бы, к примеру, меня попытался поцеловать канадец или англичанин, я, конечно, не имею в виду Тима, я вознегодовала бы и возмутилась. Но от Макса исходило такое уютное тепло, что я ощущала лишь легкомысленную радость от свалившегося на меня переживания.

Я позволила ему поцеловать меня в щеку, а потом оттолкнула.

— Я ухожу, и если вы способны придумать для Питера подходящее объяснение, можете сообщить мне перед обедом.