Я огляделся. Здесь собралась почти вся команда. Лежаки стояли очень плотно друг к другу, на переборках висели приколоченные наспех шкуры, в попытке оградиться от холода и удержать последнее тепло.

Корсары не выглядели победителями. Кашель, дурные запахи, подавленные лица, дым над головой, гудящая печь плиты, с нависшей над нею понурой фигурой кока.

– Здесь, подо льдом, живут те зверодемоны, что напали на нас тогда, у «Сына героев»! – выпалил я. – Они роют ходы…

– Уже знаем… – подал голос Три Гвоздя. Он грелся у печи и казался самым чистым моряком из всех, запертых на «Звездочке». – Тебя не было почти день, мальчик. Мы думали, что тебя разорвали на части или ты замерз насмерть, как прочие. Вон Сабле, может, придется палец оттяпать, отморозил, пока из бури выбирались. А капитан…

Дувал хрипло закашлялся.

– Я спрятался в ходах, внизу… – сказал я.

Три Гвоздя кивнул.

– Тебе повезло. Сегодня утром мы нашли у ванны головы этих монстров. Тот самый чужак с крюком вместо руки притащил эти трофеи. Что он кричал, Сабля?

– Он верещал, что вспорол брюхо этим дерьмовым шавкам и что вспорет брюхо всем, кого пошлет их дерьмовый хозяин, а потом и сам доберется до этого дерьмового ублюдка. – Вечно злой пират придирчиво оглядывал ногу, надеясь, что палец можно спасти.

– Собачьего… – машинально поправил я. Три Гвоздя сделал неопределенный жест – мол, ему неинтересно, и закончил:

– Буран убежден, что это не человек.

Неприкасаемый тоже был здесь. Он угрюмо смотрел прямо перед собой, но в мыслях находился где-то далеко-далеко отсюда. Там шумели ярмарки, и таял снег на залитых солнцем крышах.

– Даже Неприкасаемые не смогли бы так быстро выпотрошить троих крепких ребят, – зловеще протянул Сиплый.

– И никто бы не смог выжить в ночи между этим ублюдком с крюком и волосатыми мордами, – сказал Волк. Его глаза слезились от едкого дыма, но ни на миг он не отвел их от моего лица. – Стюарды не вернулись: Увай, Норри, Лаум – не вернулись. А ты как-то выбрался. Что, сошелся с тварями? Служишь им теперь?

– Сядь пониже, Волк, ты надышался дыма, – буркнул Крюкомет. Он уселся на топчан возле капитана, а Гром вновь зашелся в надсадном кашле. Звякнула миска с талой водой. Боцман поднес ее к лицу Дувала, и тот клацнул зубами о кромку, жадно глотая влагу.

– Это уж точно. Ты бы, Волкушка, поостерегся. То камушки сосешь, то дымом дышишь. У тебя и так-то мозгов в голове осталось, словно снега на макушке Светлого бога, а все туда же – выводы делаешь, – поднял голову Неприкасаемый.

– Как ты выжил? – проигнорировал их всех Волк. Глаза его сверкнули. – Как?

Я честно рассказал им всю историю, упустив часть с тем, что сказал мне Эльм, и с тем, что мы вообще с ним были когда-то знакомы. Фарри ни на миг не переставал беспокоиться, что я расскажу все без остатка. Он с тревогой ловил мой взгляд, почти незаметно покачивал головой и терпеливо ждал, когда пираты перестанут обращать на меня внимание. Его что-то тревожило, он скрывал какой-то новый секрет, которым мечтал со мною поделиться.

– Это становится интересным, друзья мои, – заговорил Три Гвоздя, едва я закончил. Все посмотрели на странного моряка. Мне дико было осознавать, что теперь среди нас, палубных моряков, сидят и абордажники (о, как же мало их осталось) и офицеры. Не хватало только инструментариев.

Я слышал, как внизу гремит железо, и понимал, что им совсем не до отдыха. Что пока здесь, на палубе, праздно мерзнут простые моряки – механики трудятся не покладая рук.

Но что-то не давало мне покоя. Что-то кроме злости Волка и желания Фарри поделиться новостями. Дело было даже не в кашляющем Аргасте Дувале, под глазами которого залегли черные круги. Не в странно молчащем, подчеркнуто отстраненном Старике, рядом с которым мрачно собрались простые абордажники. Не в Мертвеце, которого и не видно было, настолько далеко ото всех он расположил свой топчан. Не в Шоне, за бесчувственной маской которого бился попавший в западню зверь, не в наслаждающемся ситуацией Тремя Гвоздями…

Я вдруг понял, какая странность привлекла мое внимание. Люди, люди, люди – почему-то всегда в первую очередь мое внимание привлекали именно они. И только потом проступали детали окружающего мира.

– А где лежаки механиков? – глупо спросил я и смутился.

– Шестерня увел их на нижнюю палубу, у них есть пара теплых помещений, – ответил мне Половой. – Как он сказал – у него каждый человек на счету. Хотя я плохо себе представляю, зачем ему столько народу.

Аргаст вновь закашлялся, содрогаясь всем телом. Никто не промолвил ни слова, но капитан почувствовал, как внимание команды перекочевало на него.

– Вы послушайте, как дока выворачивает, – прохрипел Гром. – Вот у кого кашель так кашель.

– Нам еще заразы не хватало на корабле, – вдруг проронил Старик. Мускулистый офицер штурмовиков посмотрел на капитана с едва удерживаемой ненавистью. – От моей команды осталось шесть человек после вчерашней вылазки. Шестеро бойцов! А еще трое в лазарете, и не думаю, что кто-то из них выкарабкается. До ближайшего порта, где можно набрать штурмовиков, не один день пути, и кто знает, хватит ли нам людей до него добраться!