Шрифт:
Выдвинул Серёжа самый нижний ящик. А там — вот чудо! — на белых глаженых простынях лежит, ну конечно, Звёздочка! Смотрит на Серёжу живая, невредимая кошка с голубыми глазами. И никуда она не уходила, и не пропадала — здесь всё время была, удивительно прекрасная кошка Звёздочка. Самая лучшая кошка на свете.
— Звёздочка! — выдохнул Серёжа и засмеялся счастливым смехом.
— Я же говорил — найдётся, — солидно сказал Вовка. Но и он был очень рад.
Серёжа и Вовка так обрадовались, что не сразу заметили крошечного, похожего на мышку, котёнка. Он прижимался к Звёздочкиному животу и тихо пищал.
— Котёнок! — заорал Серёжа.
— Тише ты! Разбудишь!
— Он не спит, он слепой.
— Хорошо, что один. Кошки иногда по пять котят родят, я читал.
Звёздочка ласково лизала котёнка — не то купала, не то причёсывала его языком. А он пищал — что-то хотел сказать.
Серёжа гладил свою кошку. Она нашлась, и он был ей благодарен за это. Ни к каким чужим людям она не ушла, она предана Серёже, она понимает, что Серёжа её любит, свою кошку Звёздочку. Потом Серёжа стал бегать по комнате — надо что-то сделать. Но что? Выбежал в кухню, схватил пакет с молоком, налил в блюдце, поставил блюдце перед Звёздочкой, наплескал на белый пододеяльник. Но разве сейчас можно было обращать внимание на такие мелочи. Нашлась Звёздочка! У неё родился сын! Звёздочка, вот она, лежит в ящике, мурлычет, здоровается с Серёжей.
А котёнок, слепой, глупый, беспомощный — пищит тихо, еле заметно открывая крошечный рот. Чего-то требует. Чем-то недоволен, на что-то жалуется. Живой.
Ночью раздался хохот
В тот день был сильный ветер. Ветер — это хорошо. Во всяком случае, мне так кажется. Я люблю ветер. Если идти к нему спиной, он подталкивает тебя, помогает спешить. Если идёшь к ветру лицом, он кидает тебе в лицо сверкающий снег, треплет волосы — это похоже на весёлую игру. И даже если тебе грустно, то от свежего ветра, которому нет дела до твоей грусти, становится немного веселее.
Я люблю ветер. Люблю, когда летят листья — не лежат, как обычный сор, а летят, как живые птицы. Люблю, когда дым из трубы рвётся в клочья, а бельё на верёвках надувается парусами. Конечно, без ветра спокойнее, но спокойствие не всегда радость. Бывает, что радость как раз в тревоге, в беспокойстве, в действии.
В тот вечер ветер нёсся по улицам, гремел обшивками балконов, нёс целую газету впереди прохожего. Мне казалось, что Максим тоже должен любить ветер. Такой живой, быстрый мальчик. Но в тот вечер он, оказывается, хотел тихой погоды и вообще побольше спокойствия. Генриетта была привязана на чердаке.
Когда пришла ночь, ветер вдруг утих, сразу прекратился треск и вой. Неправдоподобно тихо вдруг стало, так тихо редко бывает в нашем большом беспокойном городе.
И холодные ветки не шуршали, и форточки не хлопали — ни одного звука не было слышно.
Давно погасли одна за другой все лампы в окнах, уснул дом. Убаюкал его ветер, а тишина сделала сон глубоким и безмятежным.
Спали ученики пятого класса. Спали совсем маленькие дети, и взрослые спали. И молодые и пенсионеры. Отступили заботы, пришли тихие сны. Как хорошо. Даже машины не ездили по улице. Только впустую меняли бесшумно огни светофоры. Когда нет машин и прохожих, эти огни никому не нужны. Но светофорами управляет автоматика, а она никогда не спит…
И вдруг во дворе раздался страшный громкий хохот. Он разнёсся по всем квартирам сразу. Он влетел в открытые форточки. И пробился сквозь закрытые. Он отразился от стены высокого дома-башни и полетел к дому напротив. Громкие зловещие звуки в полной ночной тишине.
Первым вскочил с постели пенсионер Каныкин. Он протёр глаза. Хохот продолжался. Каныкин накинул пальто прямо на ночную пижаму, смех во дворе нагло продолжался. Каныкин выбежал на свой балкон и зычным голосом крикнул в темноту:
— Хамство! Опять пэтэушник Берзин хулиганит!
От этого крика проснулись остальные жители дома. Стали зажигаться огни в окнах. Некоторые возмущались про себя: Берзин ещё летом замучил весь дом своей гитарой. Теперь, наконец, зима. Зимой гитар не бывает. Но этот смех и бандитский вой во дворе хуже всякой гитары.
Самые энергичные соседи выскакивали на балконы. Одни хотели поддержать пенсионера Каныкина. Они кричали:
— Берзин! Прекрати сейчас же!
Другие кричали ещё громче:
— Милицию вызвать надо!
Третьих разбудили первые и вторые.
Глубокая ночь. Свет в окнах. Сердитые громкие голоса. Тёмные встрёпанные фигуры на балконах. Зарвался пэтэушник Берзин, пора призвать его, наконец, к порядку.
Общественник Каныкин говорил об этом со своего балкона громко и внятно. Он давно привык выступать на разных собраниях в ЖЭКе.
Крепко спали в своих квартирах и ничего не слышали только два человека — Максим из пятого класса «В» и учащийся ПТУ номер девять Берзин.