— Должно быть, хорши очень хорошие инженеры, — заметил я, отдуваясь.

Пиррахис озабоченно посмотрела на меня.

— Конечно, это же хорши. А с вами все в порядке? Может быть, мне отнести вас наверх?

Я покачал головой, не желая демонстрировать свою слабость. Кроме того, ступеньки уже прогибались под весом моей спутницы, жалобно поскрипывая, и мне казалось, что нашего общего веса они не выдержат.

Лестница, по которой мы поднимались, шла по внутренней стороне дома, между балконами, и несколько хоршей, оторвавшись от дел, с любопытством посматривали на, очевидно, редких гостей. Позади осталось три пролета, и я уже выбивался из сил, когда Пиррахис остановилась, подождала меня и открыла дверь, представлявшую собой толстую плетеную ширму.

— Здесь вы и подождете, — сообщила она.

Комната ничем не походила на стерильные камеры, в которых меня допрашивали «рождественские елки». Она вообще отличалась от всего, что мне когда-либо приходилось видеть.

— Выглядит неплохо, — вежливо заметил я. — Приятно, что у них нашлась свободная комната.

— У них очень много свободных комнат, — грустно сказала Пиррахис. — Из гнезда Великой Матери остались очень немногие. С вами ничего не случится, если я оставлю вас одного? Это ненадолго, потому что Джабертаприч скоро вернется. — Она явно пыталась меня успокоить. — Вы здесь в полной безопасности. Если что-то потребуется, позовите — кто-нибудь придет. Только ничего не ешьте до моего возвращения. Я принесу подходящую пищу.

Давно уже никто не проявлял обо мне такой заботы, и я невольно рассмеялся.

— Спасибо, мамочка. Можешь идти. Правда. Ступай же!

Она ушла. Но едва я приступил к осмотру нового помещения, как плетеный пол снова завибрировал от ее тяжелых шагов. Я повернулся к двери — Пиррахис стояла у входа с большим глиняным горшком.

— Это на случай, если вам понадобится облегчиться. — Она вздохнула. — А теперь я ухожу.

Комната, отведенная мне хоршами, была размером примерно три на четыре метра. Какие-либо украшения отсутствовали, если не считать того, что внутренний рисунок плетения отличался от внешнего — в нем присутствовали прутья другого цвета. В результате получилось нечто вроде абстрактного гобелена. С внешней, более темной по тону стороны прутья были обмазаны глиной, вероятно, для придания большей прочности. Из того же материала была и балконная дверь, остававшаяся приоткрытой. Выглянув, я увидел возделанные поля, которые начинались сразу за домами. Между полями бежала река. Наверное, та же самая, которая проходила и по старому поселку. В нескольких местах над рекой висели выпуклые мостики, похожие на те, что можно увидеть в японских садах. Странно, но обработаны были не все поля — некоторые явно заросли сорняками.

Ничего больше я с балкона не увидел, потому что оставался там недолго. Взрослый хорш весит примерно столько же, сколько и человек, и строители наверняка предусмотрели некоторый запас прочности, но под моим весом балкон угрожающе прогнулся, так что я поспешил вернуться в комнату. И тут мне бросилось в глаза то, чего я раньше не заметил: с внешней стороны балконную дверь покрывала бледно-лиловая плесень. На Земле любой хозяин квартиры немедленно соскреб бы эту гадость. Неужели хорши такие неряхи? Мне в это не верилось. Вероятно, плесень сохранили по какой-то непонятной мне причине.

Решив поразмышлять об этом на досуге, я прошел дальше и обнаружил ночной горшок и кровать. Здесь у меня никаких сомнений не возникло, и я воспользовался обоими предметами по назначению.

Постель оказалась намного мягче, чем стоявшая в комнате Пиррахис, и представляла собой полукруглый матрас диаметром около полутора метров, чего было вполне достаточно, чтобы вытянуть ноги. Чехол матраса напоминал на ощупь фланель, а внутри находились маленькие шарики чего-то, похожего на хлопок. Улегшись, я собрался немного отдохнуть и обдумать предстоящий разговор с Бертом, но, по-видимому, задремал.

Разбудил меня донесшийся снаружи знакомый звук. Это был самолет. Выйдя на балкон, я увидел, что он опускается на одно из необработанных полей, опускается медленно и почти вертикально. Прокатившись по земле всего несколько метров, самолет остановился, и из него вышел хорш. Двое других встречали его.

Уж не Берт ли прилетел? Определить точно я не мог, но у хорша, вышедшего из самолета, на животе был яркий лоскуток, а у тех, кто его встретил, металлические бляхи, ярко сверкавшие на солнце. Все трое принялись оживленно что-то обсуждать, вытягивая шеи и покачивая головами. Конечно, я ничего не слышал, но хотелось бы — разговаривавшие то и дело указывали на здание и, как мне показалось, на мой балкон.

Я поспешно отступил в глубь комнаты, более или менее скрывшись из виду, но, наверное, с опозданием. Разговор закончился. Один из встречавших забрался в самолет, ожидая второго, а тот, что прилетел, направился к зданию.

Это действительно был Берт. Подойдя к двери и выглянув на лестницу, я увидел, как он поднимается.

— Не думал, что вы придете без разрешения, Дэн.

Не очень-то приветливая встреча. Мне не хотелось, чтобы он сердился, но и сдавать позиции я не собирался.

— Я уже выздоровел, Берт. Не вижу причин ждать.

Он подошел ближе и остановился: его маленькое личико замерло в нескольких сантиметрах от моего носа.

— Вы не можете знать всех причин того, что я делаю. — Берт кивком предложил мне пройти в комнату, закрыл за собой дверь и опустился на кровать, глядя на меня.

— Великая Мать не ждала вас, — вздохнул он. — Мне придется извиниться перед ней.

Великая Мать? Я уже не в первый раз слышал о ней. Похоже, какая-то важная персона.