– Что случилось, Урусхан? Кто нас предал?

– Мне сказали, Руслана дважды видели с кадыровцами... Думаю, его купили...

Слова цедились из искривленного рта вместе с болью.

– Кто сказал тебе? – Джабраил делал вид, что его совсем не смущает присутствие стольких посторонних в квартире.

– Хромой... Я побежал... Еле успел... Завгат и Бурхан... Они их... – Изо рта Урусхана повалила розовая, окрашенная кровью пена.

– Значит, так, – задумчиво сказал Джабраил. – Ну, ладно, везите меня куда там следует. Я готов.

– Сейчас «Альфа» приедет, и вас повезут, – сказал Басаргин, ткнул ногой тапочку рядом с диваном и вытащил из-под него пистолет.

– А вы, значит, кто будете?

– А мы – сотрудники Интерпола.

– Хорошо. Подождем, – высокомерно согласился, как разрешил, Джабраил. – Тогда я, с вашего позволения, займусь пока музыкой...

Никто не возразил ему.

Пальцы композитора легли на клавиши синтезатора, и Джабраил начал играть. Он был уверен, что играет в последний раз в жизни, и потому играл так, как не играл прежде никогда, как не играл даже, когда был в лучшей своей форме. Музыка лилась и лилась из инструмента, мощная, сильная, трепещущая и трагическая...

Он сыграл все, что хотел сыграть. И даже несколько человек в бронежилетах и в кевларовых касках, что вошли в квартиру, не прервали его, пока он сам не остановился. Они тоже слушали.

– Что вы такое играли? – спросил Басаргин почти с восторгом.

– Это моя музыка... «Реквием по террористу»...

Он хотел сказать «Реквием по амнистии», но получилось другое. Против воли Джабраила получилось...

– «Реквием по террористам», – поправил его человек в кевларовой каске, расстегивая тяжелый бронежилет. – В Красногорске сейчас остальных с автобуса снимают... Террористов...