Шрифт:
— А что твоя семья? — В его голосе искреннее сочувствие, будто он знает ответ.
— А ты здесь за что? — говорю я своим пальцам, чтобы не встречаться взглядом с Адамом. Я тщательно изучила свои руки и точно знаю, где каждая шишка, шрам и синяк, испестрившие кожу. Маленькие руки. Тонкие пальцы. Сжимаю и разжимаю кулаки, чтобы ослабить напряжение. Адам молчит.
Поднимаю глаза.
— Я не сумасшедший, — отвечает он наконец.
— Все так говорят. — Я чуть поворачиваю голову, лишь для того, чтобы покачать ею на долю дюйма. Помимо воли я то и дело поглядываю на окно.
— Почему ты все время смотришь в окошко?
Я не против его вопросов, правда. Просто отвыкла разговаривать. Странно тратить силы, заставляя губы складывать слова, объясняющие мои действия. Никому так долго не было до меня дела. Никто не видел меня достаточно близко, чтобы заметить — я часто смотрю в окно. Никто никогда не обращался со мной как с равной. С другой стороны, Адам не знает
Я забыла ответить, но Адам не сводит с меня взгляда.
Заправляю прядку за ухо и, вдруг передумав, спрашиваю:
— А почему ты так пристально за мной следишь?
Его глаза внимательны и любопытны.
— Я так рассудил: меня могли запереть с девчонкой, только если она сумасшедшая. Мне казалось, они придумали для меня новую пытку — посадить в камеру к психопатке. Я решил, ты мое наказание.
— Поэтому украл мою кровать.
Чтобы показать, кто здесь главный. Чтобы застолбить участок. Чтобы напасть первым.
Адам потупился, сжал и разжал кулаки, затем потер шею сзади.
— Почему ты мне помогла? Как ты узнала, что я тебя не обижу?
Я пересчитываю пальцы — убедиться, что все они при мне.
— Да я ничего…
— Не помогала мне или не знала, что я не опасен?
— Адам. — Губы округло сложились в его имя. Я удивилась приятному знакомому ощущению, когда слово скатилось с языка.
Он сидит почти так же неподвижно, как я. В глазах появилось новое выражение, которое я не могу понять.
— Да?
— Как там,
Боль исказила его четкие, красивые черты. Он справился с собой только через несколько секунд и взглянул на окно.
— Честно? Я не знаю, где лучше — здесь или там.
Я тоже смотрю на стекло, отделяющее нас от реальности, и жду, когда разомкнутся губы Адама, — мне хочется услышать, что он скажет. Но тут мое внимание привлекает уже сказанное — оно мечется в голове, затуманивая чувства, застилая глаза, ослабляя внимание.
— Ты знаешь, что это движение оказалось международным? — спрашивает Адам.
— Нет, — отвечаю я, умолчав, что меня вытащили из дома и насильно увезли три года назад. Получается, меня увезли ровно через семь лет после начала проповедей оздоровленцев и четыре месяца спустя после того, как они пришли к власти. Я не сказала Адаму, как мало знаю о новом мире.
По словам Адама, Оздоровление запустило руки в каждую страну, желая видеть лидерами государств своих ставленников. Он сказал, что необитаемые территории всего мира поделили на 3333 сектора, которые контролируют особые Уполномоченные Лица.
— Ты знаешь, что они нам лгали? — спрашивает Адам. — Ты знаешь, что оздоровленцы кричали — кому-то надо руководить, кто-то должен спасти общество, восстановить мир? Ты знаешь, что они заявили: истребление оппозиции — единственный путь к миру? Ты знаешь все это?
Тут я кивнула. Тут я ответила «да».
Эту часть я помню: возмущение, бунты, ярость.
Глаза закрылись в подсознательной попытке блокировать тяжелые воспоминания, но это возымело обратный эффект. Протесты. Митинги. Вопли о невозможности выжить. Я видела женщин и детей, погибших от голода, стертые в щебенку дома, лунный пейзаж вместо прежних полей, приносящих теперь единственные плоды — разлагающуюся плоть жертв военных действий. Я видела смешанный с землей мертвенно-красный, винно-красный, темно-красный и даже роскошный алый оттенок любимой маминой помады.
Можно сказать одно: все погибли.
— Оздоровление всеми мерами удерживает власть, — продолжает Адам, — пытаясь развязать войну против восставших противников нового режима. Как новая форма правления, Оздоровление ищет поддержку у всех международных сообществ.
Я гадала, где теперь те, кого я видела каждый день. Что сталось с их домами, родителями, детьми? Кто из них уже лежит в земле?
Сколько из них убиты?
— Они все уничтожают. — Голос Адама звучит странно торжественно в этой тишине. — Книги, артефакты, любое упоминание об истории человечества. Они доказывают, что это единственный способ улучшить создавшееся положение. Якобы нужно начать с чистого листа, чтобы не повторять ошибок предыдущих поколений.