К этому времени зрители уже начали требовать открыть Автомат. И снова я заставил их замолчать, продолжив:

— Шестерни и зубчатые колеса внутри — бутафория. Я готов биться об заклад, что среди них расположены зеркала, из-за которых кажется, что их больше, чем на самом деле. О да, сэр, вы открыли все дверцы ящика для обозрения, однако сделали это так, что все они ни разу не оказались открытыми одновременно. Во время ваших манипуляций человек внутри перемещался из одной части ящика в другую. Чтобы его спрятать, вы всегда оставляли закрытой одну дверцу. Но я думаю, кое-что в вашем механизме все же настоящее. Внутри Автомата должна находиться сложная система рычагов, которыми сидящий в ящике человек управляет рукой турка. Вероятно, в механизме использована система противовесов. Это объясняет одну загадку, которая сначала поставила меня в тупик. Ваш помощник, очевидно, правша, поэтому автомат предпочитает использовать левую руку. — Я снова поклонился собранию. — Добрый вечер, дамы и господа… и Автомат.

После этого я развернулся и отправился восвояси.

Когда я вышел из музея и направился в меблированные комнаты миссис Яррингтон, мои мысли снова заполонил гротескный образ огромного черного грача. Его когти побудили мой разум сохранить этот яркий образ в стихотворных строках. Но английские грачи не известны в Америке. Быть может, ради моих читателей какая-нибудь другая птица с черным оперением послужит для этой цели…

Моя встреча с Шахматистом Мельцеля произошла три недели назад. Сегодня днем, 6 января 1836 года, я снова занимался делами в своем кабинете в конторе «Мессенджер» на пересечении Пятнадцатой улицы и Мейн-стрит, когда посыльный принес мне сложенный лист бумаги. Когда я его открыл, выяснилось, что это письмо. Почерк у автора был беспорядочный, прописные и строчные буквы налезали друг на друга. Письмо было не подписано. Судя по всему, его написал либо человек, дошедший до крайней степени отчаяния, либо паралитик, который с большим трудом управляет конечностями.

Вот полный текст:

Эдгару По. Труппа Мельцеля закончила выступления в Ричмонде и завтра утром уезжает в другой город. Если вы сегодня придете один к Монументальной церкви после вечерней службы, сможете узнать то, что вас заинтересует.

Это все. Я бросил письмо в корзину для бумаг и вернулся к своим занятиям. Но послание и его загадка пробудили мое любопытство. И вот, дождавшись вечера, ведомый яркой, почти полной луной по мощеным улицам Ричмонда, я пришел на Шокхоу-хилл.

Монументальная церковь имеет форму восьмиугольника и увенчана почти плоским куполом необычной формы. Внутри переднего портика, за дорическими колоннами, стоящими по бокам от входа, находится белая мраморная стела с именами тех несчастных, которые погибли при пожаре 1811 года. Пройдя мимо нее, я с удивлением обнаружил, что дверной засов отодвинут… Возможно, тем, кто ожидал моего прихода. Отворив дверь, я вошел.

Я не впервые оказался здесь. Это была церковь моего детства. Внутри царил полумрак, но я так часто бывал тут и знал церковь так хорошо, что по памяти мог найти каждую деталь ее внутреннего убранства. Прямо передо мной находился алтарь. Я помнил наизусть надпись, выведенную унциальными золотыми буквами над ним: «ПРИСЛУШАЙСЯ, ГОСПОДИ».

Мои шаги по выложенному плиткой полу отдались эхом, когда я двинулся вдоль рядов скамеек к алтарю. Рядом с ним по обеим сторонам стояли два больших подсвечника. Некоторые свечи горели, и в их робком пламени я увидел какой-то предмет, темнеющий перед алтарем, точно принесенный в жертву. Предмет, похожий на продолговатый ящик, над которым возвышалось некое подобие человека.

Это был игрок в шахматы. Автомат Мельцеля.

Слепые глаза турка молча взирали на меня. На верхней крышке ящика, на игровой доске несколько шах матных фигур застыли перед скрестившим ноги турком. Подойдя ближе, я увидел, что фигуры расставлены в положении эндшпиля.

Неожиданным угловатым движением левая рука Автомата двинулась и переместила черную ладью к слону.

Я ответил тем же, взял единственного белого слона и поставил на клетку, с которой он угрожал королю Автомата.

— Echec, — объявил я.

— Ты был неправ, Эдгар По, — раздался приглушенный голос из чрева турка. — Внутри Шахматиста Мельцеля никого нет.

Я остался непреклонен:

— Здравой дедукцией я доказал, что ящик предназначен для того, чтобы в нем находился человек, который управляет Автоматом.

— О да, это так. Но шахматист внутри ящика — не человек… Ибо я перестал быть человеком.

Из ящика донесся механический звук, его правая дверца слегка приоткрылась. Из-за нее показалась рука и поманила меня.

В отблесках пламени свечи я воззрился на руку невидимого шахматиста. Рука была деформирована: три пальца отсутствовали полностью, оставшиеся большой и указательный были покрыты рубцами, изломаны и изогнуты так, что больше напоминали когти, нежели человеческую плоть.

— Когда-то я был хорошим шахматистом, — промолвил грубый голос из ящика. Голос невидимого оратора казался таким же искалеченным и звероподобным, как и его плоть. — Мой отец, потомок уважаемого мерилендского рода, хотел, чтобы я стал адвокатом. Если бы я послушался его желаний, а не своих, я бы никогда не оказался здесь.

За приоткрытой дверцей в тени я смутно различил очертания человеческого лица. Человеческого ли? Лицо казалось странно выгнутым, как будто от него была откушена часть, а оставшееся исказилось до неузнаваемости. Тусклое пламя свечей призрачно озаряло яркий рубец рядом с единственным бледным глазом и жутким провалом на месте ноздрей…