– Да, это подлежит толкованию. И дополнительному пояснению. Начало простое: прошедший огни и воды человек пишет роман. Такой, какой можно написать только однажды в жизни. Выплеснуть в него все. Перенести себя. И вдруг обнаружить, что роман не то чтобы никому не нужен, а как бы это сказать?.. излишен в этой жизни. Выламывается из всех отведенных для романов рамок. И вот его не печатают год, два, пять лет: автор настаивает – и начинает наживать неприятности: Говорят: исправить вот тут и тут. Вот это слишком кроваво, а вдруг дети прочтут? А здесь дух эпохи неверно передан, не так все было…

Наконец, провинциальный журнал маленьким тиражом начинает печатать – и все, статья в «Правде», главного снимают… И тут появляется некий змей-искуситель.

Не буду приводить всю историю обольщения: это долго и интересно разве что для психиатров. Но автор вдруг проникается исподволь подсказанным решением: переправить рукопись: нет, не за границу – тогда судьба Пастернака, а он к этому не готов, он изношен, надломлен: Ему нужна такая слава, чтобы без неудобств. И он переправляет роман себе самому – молодому.

Понимаете? Начинающий писатель, автор десятка средней руки рассказов в модном тогда орнаментальном духе. Получает вдруг от себя-старого гениальное произведение. По-настоящему гениальное. И – пугается! Пугается всего. Ведь – герой воюет против нынешней власти. А с другой стороны – очень хочется издать. Соблзн! Несколько лет борений. И – начинает править роман.

Переписывать. Делать так, чтобы – можно было напечатать. То есть творить то, на что не пошел старый: И вот – роман выходит. Сенсация, победа, слава, Нобелевская, все в рот смотрят: Хоть слово скажи, ждем, изнываем: А сказать-то больше нечего! Но опять же: слава, деньги, сытость, власть…

– Да, – сказал Николай Степанович. – Я его видел где-то в начале шестидесятых.

Он действительно производил впечатление вора. И как странно – ведь уличить его в воровстве было решительно невозможно – однако же: Итак, вы сумели меня удивить. Что же дальше?

– Только удивить? Не заинтересовать?

– В моем случае это одно и то же. Демонстрация вашего могущества была впечатляющей. Как я понимаю, это были не единственные примеры вмешательства?

– Не единственные – но единичные. Человек, осуществивший первое, вскоре пал жертвой собственного предприятия. При подавлении Петроградского мятежа у него погибла вся семья: родители, жена, двое детей…

– Он обратился к вам?

– Нет, конечно. Но он был талантливым поэтом, причастным многим тайнам не только поэтического ремесла – а вот эти тайны открыл ему один из нас. Но много раньше и по другому поводу. В невероятном потрясении горем он внезапно создал инкантаментум, в итоге перевернувший мир…

– Надеюсь, это был не я?

– Не вы. Впрочем, не пытайтесь угадать: вы не были знакомы лично, и имя его вам вряд ли что скажет. В мир поэзии он не вошел – не успел или не пожелал.

Было напечатано лишь одно его стихотворение: впрочем, это уже неважно. Он заплатил жизнью за свое искусство и за свой поступок. От человека нельзя требовать большего.

– Значит, при определенном стечении обстоятельств словом действительно можно остановить солнце: Я так и думал. Хорошо. Вы говорите мне, что я могу овладеть всеми этими умениями и применять их по собственному благорассуждению. Так?

– Совершенно верно. Конечно, это потребует времени, и достаточно большого – но конечного.

– И все-таки я не понимаю ваших резонов.

– Все очень просто. Мангасы смертны. Золотой дракон тоже… не то чтобы смертен, но – ограничен временем. Со смертью их пропадут все знания Создателей. И людям придется добывать их самостоятельно. Неизвестно, хватит ли у них времени и сил. Особенно – времени.

– Сейчас меня прежде всех прочих знаний интересуют два мелких практических вопроса. Первое – что можно сделать с воинством Каина? И второе – кто и зачем наслал Черный дождь?

– История с Черным дождем – темная. Вам говорит что-нибудь понятие «Рах»?

– Если я ничего не путаю, в мифах банту так называют бога пауков. Очень нетипичное для банту имя, поэтому запомнилось.

– Совершенно верно. Как долго может жить имя: Рах – это плод неудачной второй попытки создать человека. То есть в то время считали, разумеется, что неудачной была первая попытка. Видите ли, на людей, вышедших из обезьян, слишком сильное, слишком положительное действие оказывало содержимое яиц мангасов – и наши аналитики обеспокоились: не возникнут ли в будущем проблемы: вы меня понимаете.