Шрифт:
– Мне тоже, – сказал я. – Царствие им небесное.
Мы вчетвером помянули ушедших, потом без перерыва выпили за живых.
Негромко заиграл оркестр, и певица в черном обтягивающем платье хриплым голосом начала повествовать, как она ни о чем не жалеет.
– Вот дьявол, – сказал Атсон, завернул рукав дешевого пиджачка и посмотрел на циферблат «Картье». – Пора, Ник, скоро начнется…
– Господа, – я поднялся. – Не обращайте на наш уход ни малейшего внимания – духом мы с вами, но тела должны перейти в другое место. Поэтому, милейший Виктор Платонович и любезнейший Габриэль, guljaem придется за четверых.
Надеюсь, вас никто здесь не обидит, – я выразительно поглядел на официанта.
Мы обнялись и облобызались с нашими спутниками, словно прощались навсегда – да ведь навсегда и прощались.
В недрах необъятного «роллс-ройса» нас ожидали строгие вечерние костюмы, для сохранности натянутые на манекены. Можно было переодеться прямо в салоне, не испытывая особенных неудобств.
– Ну, Марти, – сказал Атсон водителю, – довольно ты ползал сегодня, как беременная бегемотиха. Гони-ка в «Олимпию»! Мисс Дитрих открывает сегодня европейские гастроли!
Когда огни за стеклами начали сливаться в сплошные сияющие линии, я вдруг с ужасом увидел себя в зеркале: худощавого хлыща двадцати семи лет. Меньше, чем было тогда, на пароходе «Кэт оф Чешир». И когда Марлен увидит меня…
Это было невозможно. Это было невозможнее, чем если бы у Юла Бриннера зацепился кольт.
– Билл, – сказал я. – Некуда спешить. Что у вас там в баре?
11
Он побежден, какая польза в том?
Александр Пушкин– Говори, Яков Вилимович…
Это не укладывалось в голове. Он смотрел и все видел сам, но в голове это не укладывалось…
Брюс, спотыкаясь, монотонно рассказывал, что буквально через полчаса после того, как Николай Степанович уехал в Москву, на дачный поселок свалилось полсотни омоновцев. Они окружили недострой и через мегафон потребовали всем выходить с поднятыми руками, а первое дело – Сереге Каину…
Никто не думал, что Каин – выйдет. Никто за ним не доглядел…
Но он вышел – с поднятыми руками.
Выстрел был один, но Каину снесло полчерепа…
И тогда взбесилось его войско. Это было как конвульсии обезглавленного тела…
Их пытались удержать.
Может быть, если бы не пытались, если бы сразу пропустили – не случилось бы того, что случилось…
Кто знает?..
Потом Брюс догадался направить всех своих уцелевших в подвал, зажег черную свечку. Он умел обращаться с этим чуть лучше, чем Николай Степанович тогда, в сорок втором…
Их забросило под Калугу.
Четверо остались невредимы: сам Брюс, Надежда, Тигран и Василий, молодой боец из отряда Ильи. Здорово досталось Бортовому. Илье продырявили бок какой-то пикой и раздробили кисть. Горбатый цыган Бажен от удара по голове все еще не пришел в сознание. Очень тяжело ранен был Костя: спасая Светлану, он с голыми руками бросился на что-то острое, машущее: будто в соломорезку руки сунул: И страшно пострадала сама Светлана: она пыталась творить какие-то заклинания, не отступала: не смотри, Степаныч, не надо тебе этого видеть…
И – вынесли Коминта. Если бы не он: даже с одной рукой…
Троих вынести не смогли. Просто нечего было выносить.
Оба ученика Брюса, призванные им сюда специально для участия в акции (были так горды:) и племянник Ильи – остались там, в недостройке.
Брюс рассказывал еще и о том, как везли раненых в Москву, как миновали милицейские посты и заслоны – Николай Степанович не слушал. Он смотрел на Коминта. Лицо почти не пострадало…
Никакой ксерион не спас бы от смерти при таких ранах.
Было как-то чересчур пусто в груди.
Со Светланой все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо. Вводил морфий?.. хорошо. Светочка: не слышит. Да, и лицо сделается новое, и глаза.
И Костя поправится. А Илья – вон, уже ковыляет, хоть и кособочится…
Надежда черная и молчит.
Ашхен еще ничего не знает: И внуки еще ничего не знают.
Командир, подходил Тигран, командир: я понимаю, ничто не заменит: пусть я у тебя буду так же, как он?.. возьмешь?..
Потом, Тигр, потом…