– А кому звонить? – спросил он себя вслух, выйдя на улицу, и поймал удивленный взгляд проходящего мимо очкастого паренька. Разговаривающий сам с собой прохожий всегда вызывает не только удивление, но и настороженность. – Абсолютно неизвестно, на кого можно положиться, кроме самого себя...

Последние слова он уже произнес себе под нос, горько кивая им в такт головой. Никогда не имея привычки произносить мысли вслух, сейчас генерал умышленно ломал сложившийся стереотип поведения. Это понравилось и даже заставило едва заметно улыбнуться. Но так он более отчетливо осознавал, что вступает в новую жизнь, где былым стереотипам, возможно, места не найдется.

И только после этого он пошел домой напрямую. Уже не оборачиваясь и не вычисляя «хвост». Устал...

Дома еще ничего не знали о предстоящей пенсионной жизни главы семейства, и он усердно старался вести себя так, как ведет обычно. А обычно он был поглощен делами, которые из головы не выходили ни на минуту, и потому ему легко было скрыть некоторую собственную растерянность. «Сильную растерянность!» – уточнил он мысленно.

Геннадий Рудольфович никак не мог решиться обратиться к младшей дочери. Именно к ней приезжал тот человек, который установил «жучки» и в квартире, и на даче. Конечно, для влюбчивой девочки вся эта история казалась трагедией, утратой иллюзий. Трагедией она казалась и самому Геннадию Рудольфовичу. Когда дело касалось собственной повседневной работы, его меньше всего интересовала судьба семей тех, кто противостоял ему даже случайно. Но когда дело коснулось его семьи, он понял, насколько это бывает больно.

Если быть абсолютно дотошным, спросить дочь следовало бы. Хотя она и не могла сказать ничего нового. Но какую-то деталь, какую-то интонацию уловить было бы можно. И все же Геннадий Рудольфович не решился. Свою семью, своих родных хотелось беречь. И ведь именно им откровенно угрожал сегодня Решетов. Кто знает, какие неприятности ждут жену и девочек впереди. Стоит их поберечь...

После ужина он закрылся в кабинете, сел за письменный стол, опять положив на столешницу ладони, и закрыл глаза. Он не знал, что предпринять. Он не знал, к кому обратиться, чтобы не подставить себя и – главное! – семью. Надежды не было даже на директора.

И вдруг вспомнил!

Открыл ящик стола и долго рылся среди вороха многолетней давности бумаг, которыми пользовался редко или никогда не пользовался. Давно собирался провести в ящике чистку и основательную ревизию, но руки не доходили.

Не сразу, но он все же нашел пожелтевшую от времени визитную карточку. Совместно с этим полковником ГРУ они две недели плотно работали в Чечне в первую чеченскую кампанию.

Набрал номер с нового «сотовика». Служебный телефон не ответил. Понятно – за окном ночь. Достал лупу и с трудом разобрал подписанный ручкой номер домашнего телефона. Пусть и поздно уже, но это выход...

– Слушаю, – ответил сонный голос.

Генерал назвал себя, сказал, что звонит по чрезвычайным обстоятельствам и ему необходимо немедленно встретиться.

– По телефону объяснить нельзя?

– Исключено.

– Куда подъехать? – В решительности полковника чувствовалась армейская мобильность.

Через сорок минут они беседовали, прогуливаясь по улице, потом полковник уехал и позвонил уже домой генералу. Опять на новый «сотовик».

– Выходите туда же, где мы разговаривали. К вам подъедет полковник Мочилов. Он знает вас в лицо. Работал против вас по делу Ангелова.

Растерянность и несобранность уже покинули Геннадия Рудольфовича. Когда начинается дело, он всегда мыслит четко и конкретно. И всегда знает, что следует предпринять.

Я присел так, чтобы слиться с высокой травой, растущей вдоль решетки, и снизу постарался вычислить «мертвую зону» – место, которое хуже всего просматривается и от фасада, и из боковых окон. Естественно, «мертвая зона» ближе к углу забора. Я переместился на десяток шагов назад, подпрыгнул, уцепился руками за край и осторожно подтянулся, чтобы выглянуть. Не опускаясь на землю, только помогая себе ногами, упертыми в стену, передвинулся еще на пару метров дальше. Еще раз выглянул, осмотрелся и только после этого снова подтянулся и уже смело перепрыгнул внутрь двора. Мягко, мягче, чем камень, мною недавно брошенный, упал, приземлился. Если там, в доме, собаки, то я должен быть кошкой. Собаки обычно не слышат, как ходят кошки, и кошки всегда этим пользуются. Умеют под самым носом у собаки проскользнуть.

Здесь, под забором, я малозаметен. Еще раз осмотреться, проверить фланги. Так. С правой стороны какая-то деревянная будка, сарайчик малюсенький. Очевидно, для садового инвентаря. Юрок допустил ошибку, не отметив на чертеже этот сарайчик. Там вплотную друг к другу поместятся два человека. Если обойдутся без секса, то их будет не видно и не слышно.

Два человека? Два человека поместятся там вполне, но их туда поставят только в том случае, если кого-то ждут. И инвентарь предварительно вытащат, иначе там и встать будет негде. Сейчас нас не ждут. Сейчас просто нет причин нас ждать, потому что мы предпочли появиться нежданными. Так должно было бы быть. А как будет в действительности?

Во дворе спокойно, как в городском парке утром, когда дворники еще не пришли, а гуляющие еще не проснулись. Чуть высунуться вперед. Еще несколько быстрых и внимательных взглядов. Все проверить! Абсолютно все...

Беззвучная перебежка. Хорошо, что дорожка бетонная, а не гравийная. По гравию бежишь, словно тебя сопровождает паровозный гудок – вся округа шуршание слышит. Теперь прижаться к углу. Даже вжаться в угол. Мне всегда нравились дома с такой замысловатой архитектурой. Вообще-то я отделяю украшательство от украшения. Но не бываю против первого, если мне предстоит работать с таким объектом. Всегда найдется в стене ниша, в которую можно вжаться и стать незаметным, или угол, за который можно спрятаться.