Шутку не поддержали. Лопухин сделал вид, что ничего не слышал.

– Ваше императорское высочество, извольте пробудиться.

Лопухин не знал, сколько раз дворецкий наследника успел за сегодняшнее утро произнести эту фразу. Видно было только, что много. Звали дворецкого Карп Карпович Мокеев, и шесть поколений его предков служили царствующему дому. Был он немолод, имел крупный пористый нос, холеные бакенбарды и приобретенную многолетней службой привычку всегда держаться с достоинством, каких бы титанических усилий это ни стоило.

К оскорблениям он привык. Зато не всегда умел скрыть при посторонних стыд за своего господина.

– Ваше императорское высочество, уже поздно. Извольте пробудиться.

Несмотря на приоткрытый иллюминатор, в каюте пахло рвотой. Само собой, минувшей ночью камердинер и дворецкий поспешили раздеть и уложить в постель бесчувственного наследника, и камердинер дежурил при нем до утра. Увы, желудок цесаревича камердинеру не подчинялся, оставалось лишь бороться с последствиями при помощи тазика, мокрого платка и половой тряпки.

– Ваше императорское высочество…

На этот раз цесаревич замычал и попытался натянуть на голову одеяло. Потребовалось еще немало слов и осторожных похлопываний, прежде чем он мученически открыл один глаз и простонал:

– А, это ты, Сазан Налимыч? Чего тебе?

– Пора вставать, ваше императорское высочество. Неудобно-с.

– Отстань ты от меня, Карась Ершович. Видишь – болею. Дай лучше поправиться.

С сочным звуком пробка покинула горлышко коньячной бутылки. В один стакан Карп Карпович налил на палец коньяку, другой наполнил сельтерской. Приподнявшись на постели, цесаревич сглотнул коньяк, издал было горловой звук, от которого дворецкий проворно схватился за тазик, и, расплескивая, поспешно выхлебал сельтерскую.

– Ой, душевно-то как… – проговорил он, уронив стакан, тут же подхваченный дворецким. – Нет, я все-таки брошу пить. Честное слово, брошу. Как считаешь, Голавль Осетрович, надо бросить?

– Давно пора, ваше императорское высочество.

– Врешь ты все, Пескарь Уклейкович. Я ж так помру от скуки. Смешивать напитки не надо, это да. Ты уж впредь лучше следи за мной, Лещ Воблыч.

– Легко сказать, ваше императорское высочество. Вы же меня с собой брать не изволите.

– Еще чего не хватало – тебя! А ты все равно следи, понял? Как – не мое дело. Изобрети способ.

Багровый от стыда дворецкий почтительно наклонил голову, одновременно метнув панический взгляд на графа. Тут только Лопухина заметил и наследник.

– А, и вы здесь… Нет, Язь Судакович, ты за мной теперь не следи, теперь и без тебя найдется кому следить… правда, граф? Да, а где это я?

– На корвете, ваше императорское высочество, – будничным тоном сообщил Лопухин. – На траверзе острова Гогланд.

– Ну? А это где?

– Это в море.

Наследник долго морщил лоб, соображая.

– Так что же это значит? Мы уже в плавании, что ли?

– Совершенно верно, ваше императорское высочество.

– То-то меня тошнит. Это морская болезнь. Хотя мы вчера тоже здорово дербалызнули… Ты уж, Сом Сигович, расстарайся рассолу. И Моллера мне позови. Да, а где та певичка, как ее… мадмуазель Жужу, кажется?

– На берегу, ваше императорское высочество, – сообщил Лопухин.

– Как? А поручик Расстегаев? А Пенкин? А баронесса Розенкирхен?

– Все на берегу.

С минуту цесаревич смотрел на графа круглыми глазами, пытаясь вникнуть в смысл сказанного. Не вполне вникнув, задал уточняющий вопрос:

– Так кто же на борту?

– Ваш дворецкий и ваш камердинер, ваше императорское высочество. Кроме того, два взвода морской пехоты под командой полковника Розена для охраны вашей особы. Ну и я, конечно.

Цесаревич поморгал.

– А остальные что же? – спросил он обиженным тоном. – Они меня бросили?

– Наоборот. Мы их бросили.

Моргнув еще несколько раз, цесаревич прозрел.

– Что-о? Вы в своем уме? Где капитан этого корыта? Позвать его сюда! Немедленно повернуть обратно!

– Никак невозможно.

– А я приказываю повернуть!

– Глубоко опечален, что вынужден отказаться исполнить волю вашего императорского высочества, – с легким поклоном ответил Лопухин, – ибо она идет вразрез с инструкциями, полученными мною от государя.

Наследник сразу как-то сник. Одарил «цербера» взглядом, не сулившим ему в будущем ничего хорошего, тем и ограничился.

Не приказал даже убираться вон. Лопухин вышел сам, не испрашивая позволения удалиться. Вслед за ним вышел, сразу устремившись в направлении камбуза, Карп Карпович – за живополезным рассолом, должно быть. Физиономия дворецкого выражала сдержанную неприязнь к «церберу».