– Здесь.

Из-за его спины выглянули еще две такие же физиономии.

Данила и какой-то старичок-попутчик в полотняном костюме песочного цвета, сидевший напротив, переглянулись.

Небритый «Маркс» втащил в купе большую полосатую сумку, за ней другую, глянул на старичка.

– Вытряхнись отсюда покудова.

Старичок встопорщил брови.

– Вы мне?

– Тебе, тебе. Дай сумки устроить.

– Повежливее нельзя? – не выдержал Данила.

– Чего?! – повернулся к нему «Маркс». – Ты-то чего встреваешь, пацан? А ну, вытряхивайся вместе с ним, пока я укладываться буду. Молоко на губах не обсохло, а уже учить начинаешь.

– Пойдем, мил человек, – поднялся старичок. – С хамом лучше не связываться.

– Ты чего сказал, дед? – удивился небритый. – Это я хам?! Сам ты говно, бабай обтрюханный! Вылезай быстрей!

Он протянул руку, собираясь вытолкнуть старика из купе.

В следующее мгновение Данила привстал, перехватил его руку, вывернул за спину, заставив «Маркса» ойкнуть и согнуться, выставил его в коридор.

– Постойте здесь, подумайте, потом извинитесь и уложите вещи.

Спутники небритого, ошарашенные случившимся, застыли как истуканы, переводя взгляды с него на обидчика и обратно.

Данила отпустил руку, шагнул в купе, смущенно улыбнулся в ответ на благожелательно-заинтересованный взгляд старичка.

– Извините…

– Благодарствую за заступничество, – старомодно поклонился старичок. – Я сам виноват, спровоцировал его на грубое деяние. С такими людьми лучше не начинать полемику.

Грубость – остроумие дураков, вспомнил Данила изречение [52] Нестора Будимировича.

– Ах ты, тля сопливая! – опомнился «Маркс», бросаясь на Данилу с кулаками. – Да я же тебе ухи пообрываю!

Данила уклонился от удара в голову, не представляя, что делать дальше, – драться не хотелось, душа требовала иного решения, – но условия поведения диктовал не он, надо было каким-то образом выходить из положения.

Он снова перехватил руку небритого, уложил его лицом на полосатые сумки, заблокировал второй рукой удар приятеля «Маркса», втиснувшегося в купе на помощь, и ткнул его согнутыми пальцами руки в солнечное сплетение. Парень икнул, согнулся, держась за живот, закатил глаза.

– Прекратите! – проникновенно сказал Данила, с трудом выдерживая запахи пива, пота и перегара. – Не будете хамить, никто вас не тронет.

– Отпусти! – процедил сквозь зубы «Маркс». – Больно…

В купе хотел пролезть третий приятель усмиренных, но наткнулся на посветлевший предупреждающий взгляд Данилы и вздрогнул, останавливаясь.

– Каратист, что ли?

– Отпусти, гад! – снова взмолился «Маркс».

– Мы договорились?

– Тебе расписку написать?

Данила отпустил небритого. Тот помог подняться приятелю, оба выбрались из купе.

– Ловко вы их, молодой человек, – похвалил старичок. – Какой системой ратного искусства владеете, если не секрет?

– Лют, – коротко ответил Данила, жалея, что ввязался в драку. Хотя, с другой стороны, иначе поступить он не мог. Как говорил учитель: я могу все понять и все простить, кроме хамства и лжи. И все же сосед прав, ситуацию, наверное, можно было разрешить иначе, мирным путем.

– Пойдемте, поговорим спокойно в коридоре, – предложил старичок, излучавший странное доброжелательное спокойствие. – Пусть они уложат свои вещи.

Небритые расступились, пропуская их. «Маркс» вошел в купе, запихал одну сумку на верхнюю багажную полку, вторую под сиденье, вышел, и все трое сели в соседнее купе, поминутно выглядывая и о чем-то переговариваясь.

Данила и попутчик вернулись на свои места.

– Стало быть, в стольный град едете, экзамены сдавать? – проявил недюжинную проницательность старичок. – В какой институт, ежели не секрет?

– В художественный, – ответил Данила с некоторым стеснением.

– Художник, стало быть?

– Я в основном иконы писал… но и пейзажи тоже могу… и портреты…

– Это хорошо, нужное дело, – закивал старичок. – Я вот все больше по кулинарной части споспешествовал, да на пенсии теперь, трудно у плиты стоять. А раньше поваром работал.

– У меня отец здорово готовит, – поддержал разговор Данила, постепенно расслабляясь. – Много старинных рецептов знает.