Один из светильников в потолке лопнул, погас.

Оба посмотрели на него: Максим – озадаченно, Иннокентий – с задумчивым прищуром.

– БАЗа… – прошептал Максим.

– Тебя уже посвятили в наши дела? – догадался Иннокентий. – Не рановато ли? Хотя, может быть, все идет своим чередом. Но это не БАЗа. В твоем голосе спит сила потомков Буса Белояра, способная колебать пространство. Давай-ка попробуем воспеть колославу.

– Что?

– Одна-две строки, посвященные одному из Родных богов, которые поются в едином ритме, называется колославой. К примеру: Гой-еси-Велесе-Гой-Веле-Веле-Велесе-Гой! Но сначала я научу тебя гудеть.

– Как это?

– Есть такое понятие – славянская гудьба. Первые звуки, извлекаемые из народных инструментов – скрипок, гуслей, волынок, свирелей славяне называли гудением или гудьбой. Так вот каждый священный слог должен длиться долго, пока хватит дыхания, тогда он входит в резонанс с телом и сознанием. Как говорил мастер: «Магическая музыка атакует ваши чувства и пробуждает нужную эмоциональную реакцию. Любая музыка, которую можно слушать без четкого осознания ее присутствия, есть музыка мистическая, несущая сакральный смысл». А гудение и есть такая музыка.

– А пение?

– И пение тоже гудение в своей основе. К примеру, звук О (он же буква О) несет в себе смысл Родового Первояйца, слог «Гой» отражает смысл всетворящей Силы Рода, слог «Ма» – сила Великой Матери и так далее. Эти слоги надо прогуживать, «гудеть», чтобы они передали свою силу тому, кто это делает.

– Понятно.

– Начни гудеть слог «Ма».

Максим замешкался, снова ощутив прилив неловкости, будто его заставляли играть в какую-то детскую игру с непонятными правилами.

– Это не игра, – усмехнулся волхв, непостижимым образом прочитав мысли молодого человека. – Это посвящение в Традицию. А гудеть надо так.

Он глубоко вздохнул три раза, сложил губы трубочкой и запел глубоким бархатным баритоном:

– Ма-а-а-а-а…

– Ма-а-а-а-а… – подхватил Максим так мощно, что стоящая в нише на полочке керамическая ваза завибрировала и взорвалась сотней осколков.

Облака затянули ночное небо, скрыли луну и звезды, стемнело, и лес превратился в загадочное темное пространство, полное призрачных теней, внезапно выплывающих из черноты светлых колонн, кружевных узоров, черных пещер, гулких шепотов и тресков.

Но она не боялась ни темноты, ни лесных звуков и шагала по лесу легко и естественно, будто родилась тут и знала каждое деревце, каждую ложбину или холмик.

Джинсовый костюм был слегка великоват, поэтому рукава и штанины она подвернула, однако он ничуть не стеснял ее в движениях. Волосы же, светлые, длинные – до пояса, она аккуратно собрала на затылке в узел, перехватила резинкой, а на голову накинула косынку.

В лесной чащобе стало темнее, деревья выросли вокруг непроходимой стеной.

Девушка остановилась, осматриваясь, прислушиваясь больше к своим ощущениям, а не к лесным звукам, и увидела тропинку. Точнее, не тропинку, а ее след: здесь когда-то ходили люди.

Она устремилась к тропинке, невесомая, как ветер. Ни одна веточка не треснула под ногами, не зашуршал ни один опавший лист. Тропинка повела ее в глубь леса, огибая заросли кустарника и мшистые болотные окна. Вот она достигла круглой поляны, окруженной со всех сторон гигантскими елями и поясом упавших вершинами к центру поляны засохших деревьев. Посреди поляны виднелось озерцо, тоже круглое, небольшое, как колодец.

Девушка добралась до берега озерца, наклонилась к черному зеркалу воды. Внезапно облака разошлись, открывая сияющий лик луны, и в зеркале воды отразились звезды и лицо девушки, печальное и строгое. Она сняла с себя джинсовую курточку, потом джинсы и кроссовки, выпрямилась, оставаясь в одной прозрачно-белой рубашке.

В лесу ухнул филин. Со всех сторон донеслось каркающее эхо, заставив девушку вздрогнуть.

– Илюша… – прошептала она, прижав кулачки к груди. – Я не могу жить без тебя…

Луна спряталась за тучи, но поляна оставалась видимой, словно засохшие деревья засветились изнутри, как гнилушки.

Девушка подняла джинсовую курточку, бросила в озерцо. За ней последовали джинсы и кроссовки, булькнули, скрываясь в воде. Девушка сняла косынку, стянула резинку, волосы рассыпались по плечам нежным серебристым водопадом.

Показалась луна. Подул неизвестно откуда взявшийся косой ветер.

Девушка протянула к ней руку, застыла, не отрывая глаз от сияющего золотистого диска. Неизвестно, сколько длилось бы ее оцепенение, если бы не крик филина: