Идет демонстрация своей независимости. Порой — отчаянное оплакивание прошлого, потерь. Ребенок, попав в детский дом, теряет все — дом, близких, привычки, все, что было родным и понятным. И захлестывает ребенка порой безудержная фантазия на тему «Кто я?». «Может, меня просто потеряли родители — богатые, счастливые, молодые… Ищут меня, а я тут сижу, в проклятом детском доме». Трудно ребенку, горько и одиноко. И страшно показать, насколько одиноко, страшно забвение и бесправие. «Я человек, — как будто пытается крикнуть ребенок, заброшенный судьбой в казенный дом, — я вам всем еще покажу!» Потом ребенок успокаивается, жизнь входит в привычную колею. Потом все это повторится в семье — снова потеря привычного, и страх, и обещание новой жизни…

Алена малышей любила. Помогала воспитателям с новенькими, успокаивала их, как могла, играла с ними, возилась, когда было свободное время. А свободного времени было не так много, училась она изо всех сил. Ванька малышней особо не заморачивался, ну путается под ногами кто-то — и ладно. Новенький, «старенький», какая разница. Вот друг Тимур — это важно. Друг есть, значит, все хорошо. Все же знают, главное — чтобы тебя понимали…

Поток детей в детский дом втекал и вытекал. Семьи для детей находились быстро. В ту же дверь детского дома втекал поток взрослых — тех, кто хотел взять ребенка в свою семью. Юлия пришла за девочкой. «Девочка-школьница не старше десяти лет» — работающие женщины часто хотят взять из детского дома девочку младшего школьного возраста. Юлия работала, хорошо зарабатывала. Двадцать пять лет прожила в счастливом браке. Одно маленькое расхождение было между супругами, вполне обычное — она детей хотела, а он — нет. В конце концов Юлия решила, что дети для нее — главное. Они развелись. С мужем сохранились замечательные отношения, но всю ответственность за дальнейшие события Юлия взяла на себя.

Почему же Юлия решилась принять в семью не одну «девочку-школьницу», а сразу двоих, брата и сестру, да еще и гораздо старше того возраста, который запланировала? Вот такая она оказалась — решительная. Так бывает сплошь и рядом — мы не всегда знаем заранее, на что способны. Часто ошибаемся. И в ту, и в другую сторону… Ваня и Алена отправились жить к Юлии.

— У нас квартира такая — ну, роскошная квартира… — Ванька начал рассказ как бы нехотя, небрежно так, вальяжно. Правда, вальяжности ненадолго хватило, и он затараторил, торопясь рассказать о своей новой жизни: — Там дом такой, там мебель такая, а телевизор у нас — вот такой вот!

Приехав в детский дом теперь уже в гости, Иван не упустил случая поразить всех подробностями своей новой жизни. Недавние товарищи по комнате слушали с горящими глазами. Ваньку несло:

— У нас деньги валяются везде. Я брать могу — ну сколько хочу! — Заметив огонек недоверия в глазах слушателей, он немного сбился, поправился: — Ну, иногда могу… нет, ну не везде валяются… там место такое есть, где деньги лежат… я знаю.

В том, что Юлия — женщина здравомыслящая и деньги разбрасывать где попало не будет, мы были уверены. Да и на тренинге мы эту тему поднимаем, обсуждаем, как и что нужно изменить в быту, чтобы помочь ребенку понять, где проходит граница между своим и чужим. Как не спровоцировать подростка на противоправные действия тем, что ценности продолжают валяться где попало, ведь «неловко же» запереть ящик с золотыми цепочками.

Тем не менее с Юлией решили поговорить на эту тему. Она была разговору рада, так как, с одной стороны, понимала, что принять меры — необходимо. А с другой стороны — боялась детей задеть, обидеть, проявив недоверие. Успокоилась, поняв, что дети вовсе и не ждут «доверия» такого рода, а неубранные деньги воспринимают как разрешение их взять. Ну как в детском доме — что лежит в общей комнате, тем ведь каждый может попользоваться, правда?

Договорились с Юлией, что она пока не будет приглашать Ваниных друзей в гости. Поговорили о том, что, учитывая Ванину «дружелюбность», оставлять детей одних в квартире не нужно. Оказалось, что Юлия уже договорилась с одной женщиной. Та будет встречать детей из школы, помогать делать уроки. Юлия специально подчеркнула: «Эта женщина — очень деликатный человек, у детей не будет чувства, что за ними присматривают. А дальше — посмотрим».

Притирались друг к другу долго. Юлия иногда приходила к нам, рассказывала. Всякое бывало. И двери, захлопнутые с криком: «Не смей ко мне больше подходить!» — как с той, так и с другой стороны. И слезы, и ссоры, и просто — совместная жизнь. Ваня стал называть Юлию «мама». Алена так и продолжала называть «тетя Юля». Юлия говорила: «Я не обижаюсь на нее, что вы! Она помнит свою маму, продолжает ее любить». А что же Ваня — маму забыл, разлюбил? Нет, конечно. Кстати, наши дети часто называют «мамами» двух, а то и трех разных женщин — кровную маму, и ту, у которой пожил полгодика, и новую — все «мамы». Как-то так их души приспосабливаются…

Много в жизни этой семьи было разного. Интересного. Трогательного. Была семейная поездка в Тунис, когда повзрослевшая Алена, окруженная молодыми людьми — сыновьями Юлиных друзей, впервые почувствовала себя в центре внимания. И начала в ответ… хамить. Откровенно хамить и оскорблять мальчиков, которые пытались за ней ухаживать. Откуда-то из темных глубин ее души поднялось забытое «сильный — значит агрессивный». Юлия проявила такт и терпение. Друзья кряхтели, но тоже — проявляли… и помалкивали. Алене пришлось самой понять, что одной внешней привлекательности мало, чтобы нравиться. Если человека обижаешь — он уходит.

Впереди было много открытий. Театралка и большая любительница балета, Юлия долго и безуспешно пыталась затащить детей в театр. Дети стояли насмерть, проявляя неожиданное единодушие: «Мы этого не любим». Юлия не сдавалась. «Я смогла уговорить их пойти на „Спящую красавицу“. Я им сказала — это самый короткий балет, с самыми красивыми костюмами». Сходили. Молча пришли, молча ушли. Впечатлений — ноль. Ждала месяца два, пока Алена не обронила как бы между прочим: «Тетя Юля, что-то мы давно никуда не ходили…»