Вечером Жервеза, смеясь, призналась Купо, что если б ей не удалось снять эту лавочку, она просто захворала бы от огорчения. Однако прежде чем сказать — «решено», она попросила мужа самому все осмотреть и поторговаться с хозяином.

— Ну что ж, пойдем хоть завтра, — сказал Купо. — Заходи за мной к шести часам на улицу Наций, а на обратном пути завернем на улицу Гут-д’Ор.

Купо заканчивал крышу нового четырехэтажного дома. В этот день он уже укреплял последние листы. Крыша была почти плоская, и он устроил себе на ней стол, положив на двух козлах широкую доску. Яркое майское солнце, опускаясь, золотило трубы. И, вырисовываясь высоко в ясном небе, кровельщик спокойно резал листы большими ножницами, склонившись над столом, совсем как портной, который кроит брюки. Тут же на крыше, возле стены соседнего дома, его помощник, щуплый белобрысый парнишка лет семнадцати, раздувал огонь в жаровне огромными мехами, и при каждом их дыхании вздымалась туча сверкающих искр.

— Эй, Зидор! Приготовь паяльник! — крикнул Купо.

Зидор сунул паяльник в горячие угли, казавшиеся бледно-розовыми при дневном свете, и снова принялся их раздувать. Купо взял последний лист. Его надо было прикрепить у самого карниза, возле водосточной трубы; здесь начинался короткий крутой скат и зияла дыра, в которую была видна улица. Кровельщик работал в веревочных туфлях; чувствуя себя как дома, он подошел к краю крыши, шаркая ногами и насвистывая «Стой, барашек, не беги!» Дойдя до дыры, он скользнул вниз, уперся коленом в каменную печную трубу, присел и наполовину повис в воздухе. Одна нога у него болталась над улицей. Поворачиваясь и окликая этого разиню Зидора, он хватался рукой за край трубы, чтобы не свалиться вниз, на тротуар.

— Эй ты, растяпа! Давай паяльник! Ну что ты уставился в небо, болван? Думаешь, тебе посыпятся в рот жареные рябчики?

Но Зидор не спешил. Глазея по сторонам, он увидел густой дым вдали, на том конце Парижа, около Гренеля. А вдруг это пожар? Однако он все же подошел, растянулся на животе, наклонился над дырой и передал Купо паяльник. Кровельщик начал припаивать лист. Порой он вытягивался, порой сжимался в комок и ловко сохранял равновесие, то упираясь носком, то прислонившись боком, то цепляясь одним пальцем. Он работал с чертовской самоуверенностью, с дерзким спокойствием и двигался беспечно, пренебрегая опасностью. Он свое дело знает и ничего не боится. Пускай улица боится за него! Он не расставался с трубкой и время от времени спокойно оборачивался и сплевывал вниз.

— Смотри-ка! Ведь это госпожа Бош! — воскликнул он вдруг. — Эй! Госпожа Бош!

Он заметил, что привратница переходит улицу. Она подняла голову и узнала его.

И начался разговор между тротуаром и крышей. Привратница стояла, задрав кверху голову и спрятав руки под передником, а Купо свесился, ухватившись левой рукой за трубу.

— Вы не видали моей жены? — спросил он.

— Нет, не видала, — ответила привратница. — А вы ее ждете?

— Она обещала зайти за мной… Как там у вас, все здоровы?

— Спасибо, здоровы, одна я что-то кисну… Вот собралась на улицу Клиньянкур, хочу купить баранью ножку. Мясник возле Мулен-Ружа запросил за ножку шестнадцать су.

Они старались перекричать грохот повозки, катившейся по широкой пустынной улице Наций; их громкие голоса привлекли внимание какой-то старушонки, высунувшейся из окна; теперь она оперлась о подоконник и уставилась на человека, стоявшего перед ней на крыше, как будто ожидала захватывающего зрелища и надеялась, что он того и гляди свалится вниз.

— Ну ладно, до свиданья! — крикнула г-жа Бош. — Не стану вам мешать.

Купо повернулся и взял паяльник из рук Зидора. Г-жа Бош не прошла и двух шагов, как заметила на другой стороне улицы Жервезу, державшую за руку Нана. Привратница уже подняла голову, собираясь крикнуть об этом кровельщику, но Жервеза остановила ее, энергично замахав рукой. И молодая женщина тихонько, чтоб не услышал муж, поведала привратнице свои опасения: она боится сразу показаться на глаза Купо: от неожиданности он может вздрогнуть и свалиться. За четыре года она всего один раз приходила к нему на работу. Сегодня это второй. Она не может на него смотреть, кровь у нее леденеет, когда она видит, как он работает между небом и землей, там, куда не залетают и воробьи.

— Еще бы, это не очень приятно, — пробормотала г-жа Бош. — Мой-то портной, мне нечего бояться.

— Если б вы знали, — продолжала Жервеза, — первое время я с утра до ночи не находила покоя. Мне вечно мерещилось, что его несут на носилках с разбитой головой… Теперь я уж меньше об этом думаю. Ко всему привыкаешь… Каждый должен зарабатывать на кусок хлеба… Но ему хлеб слишком дорого достается, в любую минуту он может заплатить за него жизнью.

Она замолчала и спрятала Нана, закрыв девочку подолом, из страха, что та закричит. Жервеза стояла с побелевшим лицом, не в силах отвести глаз от крыши. Купо как раз припаивал нижний край листа у водосточной трубы; он перегнулся сколько мог, но не доставал до карниза. Тогда он рискнул отпустить руку и сделал шаг вперед, со свободной и тяжеловесной уверенностью опытного рабочего. На минуту он повис над улицей, не держась, и спокойно занимался своим делом. А снизу было видно, как он старательно водит паяльником, из которого вырывается белый огонек. У Жервезы от страха перехватило дыхание; молча стиснув руки, она невольно подняла их вверх, словно умоляя кого-то. Но вот у нее вырвался глубокий вздох. Купо не спеша сплюнул и спокойно поднялся на крышу.

— Вот как! Ты шпионишь за мной? — весело закричал он, заметив жену. — Что, госпожа Бош, небось натерпелась она страху? Боялась меня окликнуть… Подожди, я скоро кончу, управлюсь за десять минут.

Ему осталось приладить колпачок к трубе — пустяковое дело! Жервеза и г-жа Бош стояли на тротуаре, болтали о том о сем и приглядывали за Нана, которая порывалась залезть в канаву и наловить рыбок; обе женщины посматривали на крышу и, улыбаясь, кивали Купо головой, как бы говоря, что они его не торопят. Старушонка в доме напротив не отходила от окна и смотрела на кровельщика, словно чего-то дожидаясь.