Полегоньку подталкивая своего хозяина, Домовой вывел его на сухое место. Тут он поставил дьяка лицом к дороге, вытащил из болота шапку, незаметно привязал ее к шарфу и прошептал на ухо так, чтобы дьяк подумал, что он сам так решил:

— Теперь, Аверка, иди прямо и ничего не бойся.

Почувствовав под собой твердую почву, мокрый, промерзший дьяк, позабыв о шапке, изо всех сил бросился бежать домой. Вскоре впереди на дороге он увидел три тополя у околицы села. А дальше — белую колокольню своей церкви, рядом с которой стояла его хата.

Дьяк облегченно вздохнул. Он только побаивался того, как встретит его дьячиха Евпраксия, — пришедшего так поздно и с головы до ног выпачканного в грязи. Он вытащил из кармана мокрый красный платок и стер со лба холодный пот. Потом понюхал табаку, чихнул, даже искры из глаз посыпались, и подошел к своей калитке. Домовой проскочил вперед и открыл ему ворота. Потом помог их плотно закрыть, а дьяка пропустил в дом впереди себя. Тут он снова затворил за хозяином дверь, потому что сам дьяк был сильно взволнован всем происшедшим и забыл это сделать.

Домовой также радовался, что он вовремя отправился спасать хозяина, ведь в том небольшом болотце не было ни Водяного, ни Русалок, а маленькие Потерчата не смогли бы сами помочь дьяку. Но когда дьяк Аверка встал у печи на свету, Домовой не смог удержаться от хохота. А смех его звучал так, будто скрипит мебель.

И было от чего посмеяться! Дьяк был весь в черной болотной тине, грязь размазалась по лицу, сам он был похож на мокрую курицу, а к кончику носа прилип ком грязи…

Хохот Домового разбудил дьячиху. Она моргнула раз, другой и подскочила, словно ошпаренная.

— Матерь Божья Почаевская! Что за наваждение такое?! — всплеснула она руками. — Аминь, аминь! Рассыпься!..

— Да не кричи ты так громко, старуха! — ласковым голосом проговорил дьяк. — Это — не привидение, это — я, живой и невредимый раб Божий, дьячок Аверкий! — и он искоса посмотрел, нет ли в руках у дьячихи метлы, ведь хорошо знал, что набедокурил.

И действительно! В тот же миг она наклонилась к шестку и схватила веник.

— Ах, ты ж такой-сякой, бродяга, пьяница! Вот я тебе покажу «раба Божьего»! Посмотрим, будешь ли ты теперь «невредимым»! — закричала она.

— Угомонись, Евпраксия! — придержал ее дьяк. — Не гневись, не карай, дай слово вымолвить… Водила меня нечистая сила, хотела в болоте утопить!..

Но дьячиха не дала ему закончить.

— Сам ты — нечистая сила! А водила тебя по болоту водка, безбожник!..

«Ну и умная женщина моя хозяйка!» — подумал Домовой.

Но жаль ему было и доброго дьяка, и он незаметно выдернул из рук дьячихи веник. Потом еще раз громко засмеялся и прыгнул на теплую лежанку к толстому коту.

А дьяк Аверка, умывшись и переодевшись, еще долго рассказывал дьячихе Евпраксии, как его манила зелеными огоньками нечистая сила, как хотела утопить в болоте, да испугалась его истовых молитв…

ОБОРОТЕНЬ ХРЕБ

Оборотень Хреб, как и все другие Оборотни, был сыном древней старухи Смерти. Один из первых ее сыновей, он тоже был старым, немощным и не отличался проворством.

Уже много тысяч лет скитался Хреб по земле. И где только он ни побывал! Сначала служил на больших кладбищах, а потом ему поручали кладбища поменьше и поспокойнее, где работа была по легче и где он мог дать отдохнуть своим старым косточкам.

Более трех тысяч лет жил Хреб на Украине и знал все наши знаменитые кладбища. Знал, где покоится прах того или иного выдающегося человека; видел знаменитые битвы, где казацкая кровь текла реками. Много заботился он об останках благородных воинов-запорожцев. Теперь же — сидел на маленьком сельском погосте и добросовестно исполнял свои нехитрые обязанности.

Но, по правде говоря, нечего было и исполнять. Спокойным и тихим было это село. Народу было немного. Моры случались редко. Да и Смерть надолго забывала о нем. Поэтому и люди умирали тут нечасто. А если кто и умирал в глубокой старости, — родные и односельчане долгие годы хранили память о покойном. Они посещали умерших не только в поминальные дни, но и по воскресеньям, и в праздники, и старательно ухаживали за могилками. К тому же кладбище это располагалось в безлюдной живописной местности, между двух заросших буераков, на старом лугу, над тихой серебристой рекой.