Прикрыв за собой дверь и закрыв ее на крючок, я зажег свечку. Свет падал на большие каменные ступени, идущие вверх в темноту.

Поднявшись по ступеням, я очутился в уже знакомой мне комнате. Действительно, кум моей хозяйки натаскал немало предметов, уже не нужных в хозяйстве, но которые дают представление о том, как жили люди каких-нибудь двадцать лет назад.

Пользуясь предметами и выкидывая их, мы выкидываем и частичку своей памяти, на месте которой образуется провал. Сколько таких провалов в памяти каждого человека, семей, родов, национальностей и всего государства в целом.

И все выкинутые вещи частенько напоминают о себе хозяину, особенно если она досталась какому-то человеку, нелестно отзывающемся о хозяине найденной им вещи. И в это время выкинутая вещь становится так необходима вам, что вы начинаете сожалеть о том, что выкинули ее.

В красном углу была небольшая полочка с иконой, около которой висела лампадка. Я зажег и лампадку. Тот же самый лик Спаса и также ясно видимые глаза. Вероятно, что я все делаю правильно.

Сняв икону, я осмотрел стену за ней. Нет никаких намеков на то, что стена подвергалась какому-то ремонту или специальной переделке.

Так, давай размышлять логически. Когда построена эта сторожевая башня? Лет двести назад. Когда Екклесиаст читал свои проповеди? Очень и очень давно. Вряд ли писец сам был свидетелем этого. Он записал чье-то изустное сказание, а тот человек, может быть, тоже пересказал от кого-то услышанное.

Возьмем период примерно лет пятьсот. Какой предмет здесь может иметь такой возраст? Внимательно осмотрев все, я пришел к выводу, что самым старым предметом является только икона Спаса. Такая древняя икона должна являться сокровищем любого храма, а здесь она укрывается от воинствующих гонителей.

Взяв икону в руки и покрутив ее, я почувствовал, что какой-то предмет в ней плохо закреплен и слегка ударяется о стенки рамки. Встряхнув икону, я услышал четкий стук в правом нижнем углу. Задняя стенка иконы была заделана так, что было непонятно, как удалось добиться того, что стенку невозможно было снять, не разобрав всей иконы. Где-то должен быть секрет.

При дневном свете, в принципе, можно было разобраться в устройстве, но это трудно сделать при свече. Пришлось разбираться наощупь.

Проверяя крепление стенок рамки, я почувствовал, что нижняя горизонтальная стенка немного подалась вперед, открыв пазы, в которые была вставлена задняя стенка в виде выдвижной дверки. Сняв заднюю стенку, я увидел небольшой потемневший медный крестик, который был прижат деревянной планочкой. Планочка сильно уменьшилась от высыхания, и поэтому крестик держался неплотно.

Я рассмотрел крестик. Он был несколько больше и тяжелее обычного крестика. В ушко было вставлено спаянное кольцо для нитки или для цепочки для ношения на шее. На кресте хорошо исполненное распятие Христа и на них нет ни одного бирюзового следа от окислов. Как будто в медь были добавлены благородные металлы.

Вот это я и искал. Я не буду надевать крестик на шею, чтобы никто ненароком не увидел и не донес, что коммунист, бывший красный командир, ответственный работник наробраза носит нательный крест. Лучше я сделаю потайной кармашек с обратной стороны нагрудного кармана и буду носить крестик там.

Закрыв замком дверь в сторожевую башню, я вернулся на квартиру. Уже при подходе к дому я вспомнил, что не зашел в магазин за водкой. Возвращаться — плохая примета, и я решительно открыл калитку дома.

Наталья Николаевна уже стояла в прихожей, на плече полотенце, рядом табуретка и тазик медный.

— А это что такое? — спросил я.

— На улице-то, чай, не лето, — ответила хозяйка. — Промерзли, вот я воды и согрела, чтобы ноги ваши попарить.

— Да что я, Иисус Христос, чтобы мне ноги омывать? — деланно возмутился я.

— Иисус не Иисус, а забота о человеке всегда потом добром обернется, — спокойно сказала Наталья и пошла в сторону русской печи.

Я действительно почувствовал, что ноги немного замерзли, да и после прихода в теплое помещение, как говорят, «изморозь» по спине пошла.

Я разулся, а Наталья Николаевна уже притащила чугун с горячей водой и ковшик. Только я нагнулся к ногам, как она уже взяла их в руки и, хитро улыбаясь, сказала:

— Вы уж дозвольте мне за мужиком поухаживать. Чай, забыла, как его в руках-то держат. Про нас с вами в поселке Бог весть что говорят. Все бабы допытываются, какой вы в постели. Говорю — такой, что закачаешься.