— Ну, если бы вы опередили и «продали» меня подороже, вам бы тоже не поздоровилось.

— Не понимаю.

— Перестаньте притворяться!

— Но я слишком маленький человек и не понимаю, что вам от меня нужно.

— Что нужно, скажем, но прежде хочу предупредить: надеемся на ваше благоразумие.

— А на чьё благоразумие могу я надеяться? Где гарантия, что вы меня не прикончите?

— Мы рук марать не станем. Это сделают немцы, причём с особой жестокостью — они страсть как не любят предателей.

— Как вы это сделаете?

— Перешлём им компрометирующие вас материалы, и они с вами расправятся.

— Мне надо подумать. Дайте хоть пару дней.

— Не дадим.

— Чего вы добиваетесь?

— Поначалу нас устроят сведения о структуре гестапо, полиции безопасности, о руководителях и тайных агентах.

— Можете не продолжать! Ничего я вам не скажу!

— Вот интересно, на допросе у фашистов ты тоже вёл себя так же смело? — с явной издёвкой спросил Чернов.

Зигфрид закурил папиросу и тихо сказал:

— Будете молчать — вам отсюда не выйти.

Гук опасливо покосился на Чернова, ставшего за спиной.

— Что получу взамен? — стал торговаться он.

— Жизнь и прежнее положение у немцев, — ответил Зигфрид. — Разве этого мало?

В комнате наступила тишина. Старинные часы на стене отстукивали время. Казалось, что под это мирное тиканье трое молодых людей просто разговаривают, отдыхая. Наконец Гук, облизнув тонкие губы и прищурив жёлтые кошачьи глаза (ну прямо как в детстве!), решительно сказал:

— Пишите!

— Я вижу у вас авторучку, — сказал Зигфрид. — Вот бумага. Пишите сами.

— Торопитесь? — со свойственным ему ехидством спросил Гук, доставая авторучку, и Чернов подумал, что он не только трус, но к тому же наглый.

— Это в ваших интересах, — парировал Зигфрид. — Вы что, забыли про даму в соседней комнате? Кстати, как вы ей объясните, что здесь произошло?

— Ещё не знаю, — сказал Гук. — Придумаю какую-нибудь историю. Да и просто прикажу молчать. В общем, вам нечего беспокоиться.

Пока он писал, Зигфрид внимательно читал, стоя у него за спиной, потом сказал:

— Теперь подпись, только отчётливо.

Гук нервно отодвинул бумагу.

— Вот теперь вы совершенно свободны и можете развлекаться. Но не забудьте, что нам ещё потребуются списки заключённых, а также подозреваемых лиц. Подготовьте к следующей встрече. Да не тяните.

Итоги операции и возможные её последствия обсуждали в «берлоге» у Петровича.

— Ну, как по маслу! — дожёвывая хлеб с тушёнкой, радовался Николай. — Даже не ожидал такой удачи в понедельник! Ну и скользкий тип! Как ни крутился, а собственной рукой написал информацию. Это ж такой вексель выдал! Теперь можно доить его, как корову.

Чернов довольно рассмеялся.

— Я вот всё думаю, почему он на допросе в кабинете директора не сказал о своей догадке? — задумчиво проговорил Зигфрид. — Тогда бы, возможно, моя песенка уже была бы спета. Наверняка сразу бы взяли. Почему же он не сказал? Всё-таки не узнал?

— Ясно, почему, боялся. Знает же, что ему это с рук не сошло бы.

— Пожалуй, — согласился Зигфрид. — И всё-таки не верится, что у него не осталось ни капли сожаления о содеянном. Предательство — груз тяжёлый. А ведь у него мать дома осталась. Может, выяснить, знает ли она, что её сын оказался на службе у фашистов? Наверное, думает, что погиб или страдает в плену. Так сказать ей правду. Пусть напишет ему хорошее письмо, которое мы могли бы использовать, чтобы и в дальнейшем заставить его работать на нас. Пусть задумается над своим положением.

При слове «письмо» Чернов потрогал засунутый за подкладку листок с известием от матери Зигфрида. От Игнатова знал о его содержании. «Нет, ещё не время», — подумал Николай и сказал:

— Можно попробовать… А как ты думаешь, что Гук сделает с той девицей? Как-никак свидетель.

— Думаю, он найдёт приемлемое объяснение или заставит молчать. Она ничего толком не знает. Василий стерёг её в соседней комнате, так говорит, что нас почти не было слышно. А лица моего она не видела. Теперь вот что. Доложи нашим, что Клейст на днях вызывал с фронта командование 13-й и 23-й танковых дивизий. Думаю, это неспроста. В штаб-квартире суета, какой раньше не было. Это сведения точные — старик Вагнер там истопником, всё подмечает, дочери рассказывает. Великолепный старик оказался! И ещё: Абвер готовит специального агента для заброски в Грозный. Не иначе как для организации крупной диверсии, чтобы ослабить снабжение наших войск горючим. Агент — специалист. То ли инженер, то ли техник из пленных. Дело знает и бывалый.

— Приметы? — спросил Чернов.

— Тебе бы биографию с фотографией! — усмехнулся Зигфрид. — Знаю только, что у того человека очень маленькие уши, плотно прижатые к височной части.

— Не богато.

— Чем богаты, тем и рады. Майор Файст не дурак, держит своих питомцев на казарменном положении. Если и разрешает выход в город, за пределы разведшколы, то лишь к женщинам, которых они сами же, немцы, и подобрали. Внешне выглядит как поощрение, а на самом деле проверяют, не болтлив ли агент. Об «инженере» разведал Петрович через старого приятеля, у которого дочь в числе «благонадёжных» женщин, подобранных Файстом. Ну, Коля, мне пора уходить. Хоть и выходной сегодня в театре, а ночевать лучше дома. Тем более, что здесь место занято.