— Классный ты парень, Мурсал, — я встаю, делаю отмашку руками. — Побоксируем?

— Да ну тебя, — в раздражении отмахивается он.

— Хочешь, я тебе что-то покажу? — загадочно произношу я.

— Ну что ты хочешь показать? Иди, умойся лучше, да не глаза замполиту не показывайся, на губе сгниёшь.

— Ты что, действительно не хочешь посмотреть, что у меня есть?

— Что там? Показывай, — фыркает Мурсал Асварович.

Вытягиваю офицерское удостоверение. Каптёр берёт, смотрит то туда, то на меня, ничего понять не может:- Что это?

— Что-что, лейтенант я!

— Как это?

— Ещё вчера не знал об этом. Институт экстерном закончил, вот и присвоили.

— Во облом будет! — хватается за голову каптёр.

— У кого? — не понимаю я.

— У старшего сержанта Селихова!

— Ну, я не виноват, — развожу руками.

— Блин, так отметить надо!

— О нет, наотмечался, — взбрыкиваю плечами, для меня такие дозы, явно непотребны, — сладкий стол организую.

— Фи, — кривится каптёр.

— Хорошо, один пузырь поставлю, но не больше!

— Хоть на этом спасибо, — он встаёт в стойку. Минут за десять, выгоняет из меня остатки алкоголя, сила возвращается, туман в голове рассеивается.

Дверь открывается, в проём протискивается прапорщик Бондар. Останавливается напротив:- Понятное дело, где ещё можно лейтенанта Стрельникова найти, — гудит он, — зайди к командиру роты.

Быстренько забегаю в умывальник, привожу себя в порядок, аккуратно бреюсь. Заходит старший сержант Селехов с ефрейтором Матвеевым:- Это ты правильно, что сюда зашёл, месяц будешь гальюны драить, — с нешуточной угрозой говорит Селехов.

— Ради бога, извини меня за козу, — улыбаюсь я.

Его сбивает с толку моя уверенность:- Дух, ты не понял? Месяц, нет, два месяца будешь полировать унитазы!

— Извини брат, по рангу не положено, — брызгаюсь одеколоном, бесцеремонно раздвигаю руками, протискиваюсь между ними, иду в кабинет командира роты, стучусь и уверенно захожу.

— Рядо… — по привычке начинаю доклад, но осекаюсь, — лейтенант Стрельников прибыл по вашему приказанию!

За столом сидит командир роты капитан Бухарин и старший лейтенант Мурашко.

— Присаживайся, Кирилл Сергеевич, — улыбается командир.

Сажусь, улавливаю полный неприязни взгляд замполита.

— Начальник Особого отдела, Леонид Фёдорович Белов, рекомендует тебя в качестве моего зама, временно, конечно — пока ты проходишь военные сборы. Сознаюсь, предложение неожиданное, но не мне решать.

— Ты знаешь, что такое быть заместителем командира, — поднимает тощий палец старший лейтенант Мурашко, — это быть постоянно с бойцами, дышать с ними одним воздухом, есть с одного котелка!

— Можно и со своего котелка, — усмехается капитан, — да и дышит с ними одним воздухом уже давно. Впрочем, замполит прав, надо быть в курсе всех событий роты. Кстати, хочу спросить, у нас вакансия на двух сержантов. Хотелось бы узнать твоё мнение, кто достоин этого звания?

— Герман Ли и Осман Магомедович, — моментально говорю я.

— Что, кореша твои? — ехидно вытягивает тонкие губы замполит.

— Ага, кореша, — соглашаюсь я.

— А кроме этих достоинств у них есть ещё что-то? — сверлит злыми глазёнками старший лейтенант Мурашко.

— Очевидно да. Образованные, учатся в институтах, спортсмены, пользуются авторитетом, правильно оценивают политику КПСС.

— То, что с образованием и пользуются авторитетом, это естественно не главное — больше минус, но если поддерживают миролюбивую политику КПСС, безусловно — плюс, нехотя соглашается замполит, — но я против их кандидатур, — решительно заявляет он.

— Кстати, лучше их никто не готовит политинформации, — как бы, между прочим, вмешивается командир.

— Ах, это, — краснеет замполит, — это меняет дело. Хорошо, раз вы настаиваете, — прячет в глубине глаз злость, — я за. А вы, лейтенант, потрудитесь быстрее форму одеть, сложно с вами разговаривать.

— Сам хочу, в ателье заверили, что уже сегодня к обеду будет.

— Вот-вот, переодевайтесь быстрее, а то так хочется, глядя на солдатскую форму, тебя в наряд поставить, гальюны драить, — искренне говорит старший лейтенант Мурашко.

— Не форма красит человека, а содержание, — хмыкает командир, весело подмигивает мне. — Что ж, пойдём, приставим тебя народу, — поднимается он.