— Не понимаю, на что ты намекаешь, — обижается мама. — Да, люди стремились уберечь семейное достояние, не вижу в этом ничего предосудительного. Прибегали ко всяческим уловкам. По-твоему, нужно было отдать этим бандитам? Братишкам с наганами? Перед домашним киотом горят две тоненькие желтые свечки. За широким столом, покрытым скатертью из грубого полотна… Ну, что ты сидишь, почему не печатаешь?

— Это следует печатать?

— Что значит — следует? А для чего я диктую? Для сотрясения воздуха? Может, лучше будет: покрытым грубой вышитой скатертью…

Папа молчит.

— Греки заселили берега Азовского моря… Нет, бог с ней, с древней историей, начнем с Гражданской войны.

— Как вам будет угодно, — произносит папа мрачно. — Полагаю все-таки, что не мешало бы поработать над окончательным вариантом этого опуса, прежде чем прибегать к моим услугам. И вообще, будет гораздо лучше, если ты сама займешься перепечаткой своего произведения.

— Мне? Заняться перепечаткой?! — восклицает возмущенная мама. — В своем ли ты уме? Ты прекрасно знаешь: врач запретил мне близко подходить к пишущей машинке!

— Да ну? Когда же это он успел запретить?

— В Ейске. Еще до нашего знакомства. Неужели ты не помнишь? Я тебе рассказывала: предложили писать отчеты из зала суда и даже неплохо платили за каждую корреспонденцию, но пришлось отказаться из-за воспаления кистевого сустава.

— Вот оно что… В Ейске… — тянет папа. — Году в двадцатом, надо полагать…

— Не в двадцатом, а в двадцать третьем. Ничего смешного. Не только сустав воспалился, но и шея буквально разламывалась от боли. А уж теперь, после такой ужасной травмы… Как у тебя вообще язык поворачивается? Я до сих пор не могу лечь на левый бок. Совершенно наплевательское отношение. Рука почти не действует, а он предлагает мне заняться перепечаткой! Пиши: “Приазовская Ялта возникла в конце восемнадцатого века, после того как греки были выведены, по приказу российских властей, из пределов Крымского ханства. Выходцы из крымских Ялты, Массандры, Большой и Малой Лампады”...

— Смею напомнить, Нинусенька, минуту назад ты собиралась опустить начальный период этой одиссеи.

— Нет, как же? Без этого картина окажется неполной. Как уже было упомянуто, предки Анастасии Васильевны были духовными особами и вели церковные записи. Между прочим, несмотря на все лишения, связанные с переселением, в селе в первый же год была выстроена небольшая каменная церковь. Митрополит Игнатий лично определил место закладки будущего храма.

— Нинусенька, извини меня, это не очерк, а скачки пришпаренной блохи, — позевывает папа. — Откуда взялся достопочтенный митрополит Игнатий? Зачем он тут? Ты хочешь написать историю христианской церкви в одном отдельно взятом селе Ялта? Никаких храмов, насколько я помню, там не красуется.

— Конечно, не красуется, как им красоваться, если большевики взорвали? Дикари, невежды дремучие, хуже всяких гуннов, взорвали прекрасное каменное здание, выстроенное на средства прихожан. И при этом, заметь, велели жителям заклеить бумагой окна в домах, чтобы стекла не разлетелись от взрывной волны. Все разрушили, все смели, огненным смерчем прошлись по стране, а тут, видите ли, проявили трогательную заботу о стеклах.

— Совершенно верно: осколки стекла, разлетающиеся с большой скоростью, способны нанести человеку серьезные увечья, — сообщает папа.

— Увечья! — хмыкает мама. — Тысячами расстреливали ни в чем не повинных людей, выморили голодом целые губернии, а тут вдруг испугались увечий. Хорошо, пиши дальше: была большая дружная семья, но всех скосило. Отца Василия Петровича не пощадила революция, дядю Юрия Петровича унес голодный двадцать первый год, многие сгинули в неразберихе Гражданской войны, муж, так же как и три родных брата Анастасии Васильевны, погиб в чистках тридцать седьмого года, два сына пали на фронтах Великой Отечественной…

— Что это за кладбищенский реестр? — папа убирает руки с клавиатуры. — Ты что, намерена это кому-то показывать?

— Почему — кладбищенский? — защищается мама. — Я записала то, что она рассказывала. Свидетельство человека, который сам пережил эти ужасы и потерял всех близких. Живет теперь одна-одинешенька с поганой шелудивой кошкой.

— Старуха выжила из ума и несет околесицу! Какие чистки? Чистки проводились в рядах партии. А родственники твоей Анастасии Васильевны неграмотные и политически отсталые крестьяне.

— Как это — неграмотные? И почему крестьяне? Я только что объяснила: принадлежали к духовному сословию.

— То есть классово чуждому, — уточняет папа.

— Хорошо, не нравится слово “чистки”, придумай другое.

— Извини меня, Нинусенька, я ничего не собираюсь придумывать. Ты утратила всякое представление о реальной действительности. У тебя редкостный дар видеть все в черном свете, — изрекает папа . — Данное сочинение годится разве что для истории болезни пациента психиатрической лечебницы.