Робин Уильямсон и Клайв Палмер, два лохматых блондина в одежде из толстого твида, оставили свою выпивку и вытащили стулья на середину комнаты. Робин был грациозным и раскованным, а Клайв прихрамывал и казался старше своих лет. Они исполняли традиционную шотландскую музыку, будто бы предпринявшую путешествие в Аппалачи и обратно через Марокко и Болгарию, мастерски и остроумно дополняя игру друг друга. Клайв в основном играл на банджо, а Робин пел взмывающим ввысь тенором и играл на скрипке или гитаре, у которой подставка [103] была занижена, поэтому струны издавали слегка дребезжащий звук, напоминающий ситар.

После выступления Джордж представил нас друг другу — в общении Робин оказался располагающим к себе человеком Говорил он очень разборчиво, тщательно проговаривая согласные и выдерживая ритмику речи, с картавостью, характерной для шотландского акцента Его образ был чем-то средним между хиппи и салонным бардом девятнадцатого века, и он просто светился уверенностью в себе. Я был убежден, что нашел звезду.

Шестью месяцами позже я снова был в Британии, заручившись неохотно данным согласием Хольцмана на то, что я могу «поискать» артистов, которых можно подписать на фирму Elektra. Робин и Клайв к тому времени покинули Эдинбург, но в конце концов я отыскал их на одном из регулярных субботних выступлений в клубе Incredible Folk Club. Клуб, делами которого заведовал Клайв, располагался в здании старого торгового склада в центре Глазго. В начале марта 1966-го, обходя пьяных и целые лужи блевотины (характерные черты ночей на Сахихолл-стрит), я добрался до места только для того, чтобы обнаружить запертую дверь и толпу снаружи, пререкавшуюся с полисменом Хэмиш Имлах, певец, с которым я познакомился в Лондоне, сказал, что клуб был закрыт как пожароопасный. Он дал мне номер телефона и сообщил новость о том, что Робин и Клайв теперь трио, названное The Incredible String Band — в честь клуба, на который повесили замок.

Фото группы на конверте альбома The Hangman’s Beautiful Daughter дает представление об атмосфере, царившей в том коттедже к северу от города, где я и нашел их на следующий день. Повсюду дети и наркотики, юбки и блузки «в цветы», накидки из бархата, шелковые шарфы и запачканная грязью обувь — все это пропитано стойким ароматом пачулей. Новобранцем был Майк Херон, в прошлом участник эдинбургских групп Rock Bottom и Deadbeats. Он был невысокого роста, крепко сбитый; его внешне неуклюжие, но точные движения составляли разительный контраст неуловимому эфирному изяществу Робина. Он постоянно поддразнивал остальных двоих, хлопая себя по колену и смеясь по малейшему поводу.

Некоторое время мы пили чай и курили косячки, потом Робин и Майк сыграли, продемонстрировав мне плоды нового для себя интереса к сочинительству. Я был поражен: песни оказались совершенно оригинальными, написанными под влиянием американского фолка и шотландских баллад, но полными ароматов Балкан, рэгтайма, Северной Африки, мюзик-холла и Уильяма Блейка. Сочетание слегка напоминавшего дилановский вокала Майка с пронзительными голосовыми руладами Робина создавало гармонии одновременно и экзотические, и обладавшие коммерческим потенциалом Я должен был их заполучить. К счастью, когда Хольцман услышал ацетатный диск [104] с записью «October Song» Робина, он сказал; «Ага, это неплохо, давай подписывай их». Затем мне пришлось умышленно истолковать его инструкции неправильным образом и добавить к авансу еще 50 долларов, чтобы перебить Нэта Джозефа из Transatlantic Records в борьбе за подписи музыкантов.

Мы записали пластинку за один уикенд в Лондоне. Вскоре после этого Клайв, настоящий бунтарь, которому было наплевать на все мои честолюбивые замыслы, уехал в Афганистан, сказав Робину и Майку, чтобы его не дожидались. Пластинка The Incredible String Band не могла быть отнесена ни к какой определенной категории, но получила хорошие рецензии и неожиданно стала успешной как в Британии, так и в США. К тому времени, когда я ушел из фирмы Elektra и пытался что-нибудь придумать, чтобы избежать возвращения в Нью-Йорк, Робин и Майк были почти готовы записать второй альбом Их согласие с тем, что вести дела группы должен я, наряду с открытием клуба UFO дало мне возможность остаться в Лондоне.

После разнообразных музыкальных видений, созданных в составе трио, той зимой в студии два музыканта звучали жидковато. В 1966-м мы еще использовали четырехдорожечные магнитофоны, но к этому времени метод многократных наложений уже был исследован и расширен Денни Корделлом, Мики Мостом, Джорджем Мартином и другими британскими продюсерами. Его возможности были продемонстрированы на альбоме Revolver, поэтому мы задались целью сделать звучание двух музыкантов сопоставимым с первоначальным звучанием трех. Взрыв, произошедший в 1966-м в области курения марихуаны и употребления «кислоты», также помог изменить практику звукозаписи. Находящемуся под кайфом уху нравится сложность, а кем были Робин и Майк, если не пионерами наркотической культуры?

В настоящее время Эдинбург имеет один из самых высоких в Европе показателей употребления героина. Но жители мрачных кварталов, послуживших в 1990-х декорацией к фильму «На игле», в шестидесятые предпочитали в основном выпивку. Студенты и молодые ребята из среднего класса, бывшие в первых рядах британских исследователей «измененного сознания», жили в неотапливаемых квартирах в прекрасных георгианских [105] зданиях, расположенных в полузаброшенном центре города.

Майк и Робин были частью той среды, в которой гашиш и ЛСД были постоянными факторами дружеского общения. Оба они читали «Лотос и робот» Артура Кест-лера и «Двери восприятия» Олдоса Хаксли, а Робин был знатоком Уильяма Блейка, любимого поэта и художника хиппи. Их подход к наркотикам был для меня знаком и удобен: он напомнил мне «фолкников» из Кембриджа. К тому же в 1966-м наркотики еще можно было рассматривать как благотворное явление: благодаря чистоте препаратов «плохие трипы» были редкостью и жертв употребления «кислоты» практически не было.