Прошло несколько недель моей новой калифорнийской жизни, когда до меня дошла новость о том, что Ричард Томпсон ушел из Fairport Convention. Я был ошеломлен: это была последняя вещь, которую я мог предсказать. Мое изумление стало еще больше, когда ко мне в руки попала газета Melody Maker двухнедельной давности, и я прочитал интервью Ричарда, в котором он сказал, что «после того, как ушел Джо, все уже не кажется прежним». В тот момент меня можно было сбить с ног пером. Или использовать это перо для того, чтобы я с его помощью улетел обратно в Лондон.

Затем был тревожный телефонный звонок от Молли Дрейк. Ник вернулся в Тэнуорт, не в силах больше выносить жизнь в Лондоне. Его хотели показать психиатру, но он чувствовал, что, если это сделать, люди будут считать его сумасшедшим. (В 1971 году подобное отношение было нередким для Англии.) Молли попросила меня сказать Нику, что я думаю, что посещение врача — хорошая мысль, и я, конечно же, это сделал Голос Ника в телефонной трубке звучал просто ужасно.

Мне всегда казалось, что нерешительная манера поведения служила Нику своеобразным щитом для его внутренней сущности, в которой он был уверен, даже если у него не было другой возможности выразить ее, кроме как через музыку. Теперь было такое чувство, как будто бы и щит, и сама сердцевина разбиты вдребезги. По голосу Ника было слышно, что он напуган.

Обживаясь на новой работе, я обнаружил, что последнее, в чем нуждались кинорежиссеры, — это «творческий вклад» мальчишки из музыкального бизнеса Они имели склонность заказывать музыку к своим фильмам в последний момент и обычно хотели, чтобы ее написал Джон Уильямс [225] или кто-то в этом роде. Мне удалось убедить продюсеров фильма «Человек Омега» предоставить нам с Джоном Кейлом возможность на свой страх и риск написать для него десятиминутный музыкальный фрагмент. Результат работы привел их в ужас; с нашей с Джоном точки зрения, он был идеальным.

Я получил права на использование песни Леонарда Коэна в фильме «МакКейб и миссис Миллер» и организовал регулярные показы новых кинолент для музыкального бизнес-сообщества Лос-Анджелеса. Я ходил на совещания в отдел артистов и репертуара звукозаписывающей компании, располагавшийся через дорогу, и пытался согласовывать деятельность двух отделений транснациональной корпорации, теперь называвшейся Warner Communications. Я попытался пригласить замечательного волшебника банджо из Кембриджа, Билла Кита, чтобы он сыграл музыкальную тему для Джона Бурмана [226] в фильме «Избавление». Но Билл путешествовал по Европе и хотел поехать к одной девушке в Ирландию, поэтому предложил мне в качестве замены Эрика Вейсберга Я поехал в Атланту вместе с Эриком и записал тему «Duelling Banjos» нормальным образом, задом наперед, быстро, медленно, «вверх ногами» и даже «вкривь и вкось». Бурман был так восхищен результатом, что настоял, чтобы эта запись вышла на сингле. Когда я принес ее на совещание отдела артистов и репертуара, все посмеялись. Мы ублажили Бурмана, отпечатав 500 промо-копий с белыми ярлыками, чтобы он мог играть их во время интервью на радио, которые давал по всей стране.

На следующее утро после первого интервью — оно было в Миннеаполисе — мне позвонили со склада с вопросом, знаю ли я что-нибудь о сорокапятке с загадочным номером. Конечно, это была Duelling Banjos, миннеаполисское отделение только что заказало пять тысяч копий. Я так пренебрежительно относился к этой записи, считая, что она не обладает необходимыми для успешного сингла качествами, что даже не потрудился указать на ярлыке свое имя в качестве продюсера Не прошло и нескольких недель, как этот сингл стал моим единственным хитом, достигшим первого места.

Работа со Стэнли Кубриком была интересной, но почти полностью заключалась в получении распоряжений. Готовя к выпуску альбом с саундтреком к «Заводному апельсину», я ужал выходные данные на оборотной стороне конверта, заменив указание авторства «Джакомо Россини» на «Дж. Россини». В шесть часов утра в Лос-Анджелесе я был разбужен Кубриком, который настаивал на том, чтобы я остановил печать и восстановил полное написание имени композитора.

Мои связи с Англией оставались тесными. Моя шотландская подруга Линда Питерс последовала за мной в Лос-Анджелес, уехала обратно в Лондон, потом появилась снова Мы расходились и сходились опять несколько раз. В конце концов она осталась в Англии, вышла замуж за Ричарда Томпсона и стала его поющей партнершей.

Моим контактным лицом в отделе рекламы Warner Brothers был Дон Симпсон. Этому человеку было суждено стать символом излишеств Голливуда восьмидесятых, продюсером фильмов «Топ Ган», «Полицейский из Беверли-Хиллз» и «Танец-вспышка», а в 1996-м — жертвой передозировки прописанных ему наркотических лекарств. Он обладал живым умом, много читал (за исключением чего бы то ни было написанного до 1960 года или в Европе) и был очень честолюбивым. Его очаровали культы, которые обосновались в Калифорнии и активно пропагандировали сами себя, в особенности сайентология. Дон читал об эксперименте, проведенном на циклотроне исследовательской лаборатории Стэнфордского университета. Эксперимент состоял в том, что физиков просили искривить траекторию движения ускоренного электрона Наибольшего успеха добился Инго Суонн, сайентолог, и из семи остальных «искривителей» четверо тоже были сайентологами. Когда Дон услышал о моем собственном опыте общения с сайентологами в лице The Incredible String Band, он был заинтригован.

Дон любил цитировать историю Уильяма Берроуза о человеке, который отважился отправиться в тропический лес в поисках племенного ритуала, обладавшего невероятной мощью духовного преображения. Когда он достиг поляны посреди джунглей и встретился со знахарем, то узнал, что частью испытания является «трахание священного крокодила». Мы с Доном заключили договор: мы трахнем этого крокодила и выясним, в чем же заключается могущество сайентологии.

Через The Incredible String band я знал главу лос-анджелесской организации сайентологов и устроил для нас с Доном особый курс в их оптимистически названном «Центре для знаменитостей». В нашем случае не было никакого обращения в веру по почте или телефону, кроме того, мы смогли пропустить нудный вводный «Курс общения». Мы начали «одитинг», платя по 30 долларов в час. Во время сессии мы сидели напротив «одитора», держа пару жестяных банок, подсоединенных к «Е-метру», примитивной разновидности детектора лжи, который измеряет электрическое сопротивление кожи. Команды разработаны таким образом, чтобы выявлять воспоминания, которые запускали «инграммы — записи на клеточном уровне происшествий, связанных с болью, утратами, беспамятством, а также действительной или мнимой угрозой жизни». Когда память приводит в действие инграмму, прибор на это реагирует. Вы повторяете происшествие у себя в голове, никак его не оценивая, вспоминая связанные с ним визуальные образы, запахи, звуки и чувства до тех пор, пока стрелка не начнет «плавать» [227] , показывая, что «заряд» стерт в результате принятия полученного опыта То же самое происшествие может быть вызвано в памяти на следующий день и не дать никакой реакции измерительного прибора Вы получаете новую команду: «Вспомните более раннее подобное происшествие». Вы продолжаете в том же духе, пока больше не сможете вспомнить «более ранних подобий». Я был удивлен тем, как много могу вспомнить из своего детства.