Однажды осенью, когда мальчик играл в саду с собакой, они стояли у окна, глядя на обоих игрунов, носящихся друг за другом.

В порыве радости Анетта воскликнула:

— По крайней мере, спасибо тебе за Доминика!

И она тут же страшно смутилась.

Для него стал ясен ход ее мыслей: как бы мало он для нее ни значил, ей пришлось, вопреки всему, признать, что без него не было бы никогда Доминика — мальчика, который был для нее всем на свете.

— Анетта, — неуверенно произнес Микаел, — ты хочешь… иметь еще детей?

Она вздрогнула так, что он почувствовал это.

— Я не думала об этом, — ответила она, и он понял, что она лжет, потому что она незаметно перекрестилась. — А ты хочешь?

— Я не знаю. Я думаю только, что Доминику, возможно, нужен брат или сестра, пока разница в возрасте еще не такая большая.

— Да, возможно, ты прав, — смущенно произнесла она.

Руки ее дрожали. Когда-то их обоих вынудили разделить ложе. Она теперь уже не понимала, как все это произошло, она ведь была тогда такой юной, да и он был совсем другим. Она понимала, что у них должна быть общая спальня, но она приходила в панику всякий раз, когда у нее появлялась возможность осуществить это. И вот теперь он сам заговорил об этом.

Хочет ли он овладеть ею? Или же он сказал это, чтобы угодить ей?

Прощупывать, просматривать, измерять чужие мысли, пытаясь выявить чужие желания и не осмеливаясь при этом вслух задавать вопросы… Похоже, это было их вечным уделом. Но внезапно мысли их сошлись, когда Микаел сказал:

— Анетта, мы ведь муж и жена. Разве мы не можем откровенно поговорить о … — и он закончил со смиренной горечью, — о всякой всячине?

Слабый отсвет юмора появился на его серьезном лице и тут же угас.

— Мы так пугающе далеки друг от друга.

— Да. Я не могу… ничего с этим поделать.

— Я знаю. Что ты, собственно, думаешь обо мне, Анетта?

— Я совсем не знаю тебя.

— А что ты хотела бы узнать? Я могу попытаться обрисовать себя самого, если это тебе, конечно, интересно.

— Конечно, я… Нет, я не могу спрашивать тебя об этом, — смущенно произнесла она.

Микаел улыбнулся.

— Ты что-то заметила во мне?

Она так растерялась, что глаза ее наполнились слезами.

— Нет, ничего.

— Ладно, — сказал он и положил руку на ее ладонь. Он почувствовал, что ее ладонь вздрогнула, но она все же не убрала ее.

— Когда-то давно у меня была подруга, — сказала она. — Давным-давно. Но я не могу говорить об этом с тобой, даже если речь идет не о моем мнении.

— Может быть, тебе нужно это сделать? Возможно, мы будем лучше понимать друг друга?

Ее взгляд, обращенный к нему, ясно говорил: «И что в этом хорошего? У меня нет ни малейшего желания понять тебя. Но в следующий миг ее лицо выражало уже угрызения совести. Она повела себя как плохая, неверная жена, говорило ее лицо.

Прикусив губу, упершись локтями в спинку дивана и выдавив из себя громкий всхлип, она сказала:

— Моя подруга утверждала, что… у мужчин гораздо больше потребность в… в том, что бывает свадебной ночью. Мне кажется, это звучит отвратительно! Но мысль об этом пугает меня. Это правда?

Микаел вздохнул.

— Откуда я могу знать, что мужчины больше в этом нуждаются, чем… Возможно, это и так. Я не знаю.

Он внимательно посмотрел на нее. Подруга?.. Не свою ли мать она имела в виду, не осмеливаясь говорить об этом прямо? Он давно понял, что суждения матери оказали большое влияние на Анетту.

Она напряженно глотнула слюну.

— Я часто думала… о тебе, когда ты был в походе… Ты не встречал там других девушек?

Микаел изумленно посмотрел на нее.

— Да, встречал, — спокойно произнес он. — Но я не ложился с ними в постель, если ты это имеешь в виду.

Она густо покраснела.

— Я имела в виду не это… Ты писал так редко, Микаел, и я ничего не знала о том, что ты делаешь и как ты там живешь.

— Человеку, находящемуся в состоянии аффекта, не до писем, — серьезно ответил он. — От этого ему может стать еще хуже. Во всяком случае, человек в таком состоянии всегда раскаивается в том, что написал.

— И часто ты бывал в состоянии аффекта? — нахмурившись, спросила она.

— Постоянно! Мой разум, мое чувство справедливости постоянно восставали против солдатской жизни.

— А теперь тебе лучше?

— Я пытаюсь успокоиться, — ответил он.

Казалось, его ответ обрадовал ее. Более оживленно, чем до этого, она сказала:

— Ты писал такие прекрасные письма, Микаел. Жаль, что они были такими редкими. Я так ждала их.

Эти слова тронули его.