Подобные мысли сводили с ума, каждый день я готовилась поговорить с Валерой, но когда он возвращался домой, решимость мгновенно улетучивалась. А на смену ей приходили трусливые мысли, что все не так плохо, даже если догадки верны, вдруг он мучается своей виной, не может простить себе ее, вдруг он все-таки меня любит? Сыщика я не нанимала, но однажды позвонила его матери. Мы так с ней ни разу и не встретились за прошедший год.

– Она конченый человек, – сказал мне Валера, когда я попыталась поговорить на тему «какой бы она ни была, но она твоя мать». – Ты ужаснешься, если увидишь, как она живет. Ей не помочь. Не думай, что я не пытался. И она не нуждается в нашей заботе, единственное, что ее интересует, – деньги на выпивку. Их я отправляю регулярно.

Я нашла ее номер в мобильном Валеры и позвонила, когда мужа не было дома.

– Ты его жена? – переспросил насмешливый женский голос, сразу стало ясно: женщина пьяна, язык у нее заплетался. – Будешь на Валерку жаловаться? Сама за него пошла, вот и мучайся. Сынок у меня редкий мерзавец. Хотя мне его грех поносить. Деньги присылает. Только неизвестно, откуда у него эти денежки. Отец покойный всегда говорил: по нему тюрьма плачет. Не звони больше, – рассердилась она. – Не хочу я в ваши дела лезть.

Я повесила трубку и опять-таки попыталась найти Валере оправдание. Стоит ли принимать близко к сердцу слова пьяницы. Жизнь моя потихоньку превращалась в какой-то сюрреалистический фильм. Днем я думала об одном человеке, а вечером встречала другого. Перед отцом и Верой продолжала разыгрывать счастливицу. Это было нетрудно. Люди видят то, что хотят видеть. Так я вечерами видела любимого и влюбленного в меня мужа. Не знаю, как долго бы это продолжалось, скорее всего, я довела бы себя до психушки, но в один из вечеров, сидя за столом напротив Валеры, я вдруг поймала на себе его взгляд. Откровенно насмешливый. И сразу стало ясно: он все знает. Он знает, что я знаю. И это знание не вызывает у него ни страха, ни беспокойства. Он уверен: влюбленная в него дура не посмеет ничего сказать.

Начиная с этого вечера, он точно провоцировал меня. Насмешка не исчезала из его глаз, а издевательская интонация стала обычным делом. Он произносил «милая, любимая», был исключительно внимательным, издевательски внимательным, так что внутренности у меня сворачивались тугим клубком. Я поняла, что долго не выдержу, всерьез подумывая о самоубийстве. И только мысль о том, что это его, скорее всего, порадует, удерживала от идиотского шага.

Настал день, когда я поняла: сегодня или никогда. Надо прекращать все это, иначе дело и впрямь закончится петлей. Готовясь к разговору, трижды выпила валерьянку и вечером, вновь оказавшись напротив него за столом, сказала, с удивившим меня саму спокойствием:

– Я знаю, что это сделал ты.

– Сделал что? – отставив в сторону бокал с вином, спросил он с преувеличенным удивлением.

– Прекрати. Ты отлично понимаешь, о чем я.

– В твоей милой головке такой кавардак… Мне кажется, ты сама не понимаешь, что говоришь.

– Твое желание выставить меня идиоткой понятно. Но это ничего не меняет. Я знаю, что это сделал ты.

– Страшновато выразиться потолковее? – перегнувшись ко мне через стол и заглядывая в глаза, ласково прошептал он. Невероятно, но я выдержала его взгляд.

– Если хочешь, я выражусь яснее: ты похитил меня, измывался трое суток…

– Классно повеселились, да, милая? – Он вскинул голову и засмеялся, а я продолжила, пытаясь держать себя в руках:

– А через несколько лет явился в роли спасителя. Тебе нужны были деньги моего отца.

– Разумеется, деньги, – кивнул он, резко оборвав смех. – А ты вообразила, что мне нужна ты? Доверчивая дура, которой понадобилось больше года, чтобы понять очевидное? И что теперь? Побежишь жаловаться папочке?

Он даже не подозревал, как помог мне в тот вечер, высмеивая мою глупость. Не знаю, что бы я сделала, начни он все отрицать. Или заговори об ошибке молодости, о которой сейчас горько сожалеет, о своей любви… Я-то любила его, до той самой минуты любила… И предпочла бы поверить? Но он счел излишним притворяться, и в тот момент я вдруг почувствовала себя свободной, от своих сомнений, от него, от своей любви…

– Я не стану ничего говорить отцу, – сказала спокойно, чувствуя, как боль уходит. – Подойдет вполне банальное объяснение – не сошлись характерами. Такое не редкость. Мы просто разведемся, и ты исчезнешь из моей жизни.

– Развод ты не получишь, – отрезал он.

– Сейчас для меня важно оказаться от тебя подальше. Уверена, к моменту развода ты найдешь способ оставить у себя большую часть нажитого непосильным трудом.

Я поднялась из-за стола, с намерением уйти, а он сказал зло:

– Никуда ты не денешься. Прибежишь, максимум через месяц, и начнешь в ногах валяться, чтобы я позволил тебе вернуться. Давай поспорим?

– Давай, – улыбнулась я.

Эта улыбка сбила его с толку. Ничего подобного он не ожидал, наверное, и впрямь считал меня ни на что не годной. Даже на то, чтобы достойно продержаться пару минут. Насмешка из его глаз исчезла и появилось сомнение.