— Ни в коем случае, — комнату наполняли забитые коробками стеллажи. Зданевский чуть опустил газовую лампу над стоявшим в центре столом с покрытой пятнами и царапинами столешницей — последствия небрежности и неаккуратности, так часто встречающиеся в кабинетах русских полицейских, — и взял с полки высокую жестяную коробку. — Возможно, за несколько месяцев до… происшествия девица Орлова состояла в каком-нибудь клубе или организации? Ее брат не упоминал Круг Астрального Света или Культ Мировой Души?

Эшер положил сигару на край стола:

— Вот уж этого не знаю. Он только один раз заговорил об этом, к тому же был слегка навеселе… да и, как я сказал, он может быть вовсе не Орловым. По его словам, они редко виделись.

— Редко? Или вообще никогда?

Эшер придал лицу выражение легкого замешательства:

— Знаете, если он что-то такое и говорил, я этого не помню. С тех пор прошло почти шесть месяцев. Он сказал, что они не виделись, но значило ли это, что он был в отлучке, или она куда-то делась, или они просто не общались…

— Сколько лет было девушке?

Эшер еще раз покачал головой.

— Когда она загорелась, он находился с ней в одном доме… в одном здании?

Эшер задумался, притворившись, что пытается восстановить в памяти разговор, но на самом деле прикидывая, какой ответ покажется самым убедительным. Наконец он сказал:

— Очень похоже на то. Я понял его именно так, но что именно навело меня на эту мысль, уже не помню. А почему вы спрашиваете, сэр?

Зданевский открыл коробку. Под крышкой оказалось примерно кварта серого пепла, смешанного с белыми частицами, в которых Эшер опознал зубы и кусочки костей. Поверх лежал маленький сверток из промасленной ткани, из-под которой выглядывала пара коричневых туфелек на низком каблуке.

— Начиная с середины зимы 1908 года, в трущобах к северу от реки — так называемая Выборгская сторона — исчезло семнадцать молодых мужчин и женщин. Семнадцать, — из кармана полицейский извлек лупу и пинцет, протянул их Эшеру и наклонил лампу так, чтобы свет падал на содержимое коробки. — В одной из самых отвратительных трущоб Петербурга. Люди там исчезают постоянно. Они замерзают, голодают, напиваются и падают в реку…

Задумчивый взгляд холодных светлых глаз остановился на лице Эшера.

— Это же фабричный район, верно? — Эшер нахмурился, словно припоминая ранее услышанное название.

— Один из многих. Заводы, бараки… лачуги, подобных которым не встретишь и в китайской деревне, — в ровном, спокойном голосе мужчины вдруг прорезались пугающе гневные нотки. — И они еще удивляются, почему там начинаются беспорядки и мятежи, почему половина петербургских смутьянов выходит именно оттуда…

Он сжал губы, словно желая удержать неосторожные слова и вернуть их туда, где до них не доберется начальство.

С прежней бесцветной сдержанностью он продолжил:

— Но все исчезнувшие были очень молоды — тринадцать, четырнадцать, пятнадцать лет. Часть мальчишек — в основном ни на что не годные хулиганы — числилась на оружейных фабриках, другие были вполне порядочными ребятами, они горбатились на канатных заводах и относили получку своим матушкам. Две девицы подрабатывали проституцией, прочие занимались в основном тем, что присматривали за младшими братьями и сестрами да шили по ночам, чтобы выручить пару копеек.

Эшер натянул перчатки, взял туфли и перевернул их, чтобы в свете газовой лампы рассмотреть подошвы.

— Новые, — пробормотал он, затем отогнул верх туфли, снял пенсне и принялся через лупу изучать подкладку. — Плоть ведь сгорела?

На выцветшей подкладке виднелись пятна, но кожа едва обуглилась. Вампир. Или Голенищев врал, или…

Или что?

— Да, хотя и не до конца. Все кости остались целы.

Эшер, потянувшийся пинцетом за одним из зубов, осознал, что на мгновение вышел из роли. Он отложил инструмент, взял сигару и нахмурился, словно понятия не имел, что все это может означать:

— Господи.

— Ваш господин Орлов не говорил, как звали его сестру?

— Если и говорил, я этого не помню, — Эшер некоторое время мрачно смотрел на наполненную пеплом коробку, поддаваясь знакомой лихорадке охоты, которая раньше делала Заграницу такой увлекательной. Все равно что складывать стеклянную мозаику, которая в любой момент может рассыпаться на части. Затем он взглянул исподлобья на полицейского и спросил:

— А вы что скажете, мистер Зданевский? Что-то я не представляю себе фабричную девчонку в таких туфлях.