Шрифт:
Или же вампиром, который никогда не обучался у мастера.
Но зачем создавать птенца, который погибнет сразу же, как только выйдет на улицу? Особенно если сам мастер почувствует, как это порой бывало, агонию огненной смерти?
Сторож открыл первую ставню, и в сарай хлынул свет, серый и слабый, но такой яркий после полумрака.
Спонтанная мутация? Эшер содрогнулся при этой мысли. Но как еще мог появиться вампир, который не знаком даже с ужасным Первым Законом выживания?
Не этим ли занимается Тайсс? Создает вампиров? Но зачем, если у него есть союзник-вампир?
Или же чужак, как и Исидро, отказывается создавать птенцов?
Но зачем тогда он связался с Тайссом?
И когда в игру вступили кайзер и герр Тексель?
Зданевский опустился на колени по другую сторону вороха обгоревших полостей. Он осторожно собирал обуглившиеся кусочки меха и складывал их в принесенный с собой мешок.
— Когда нашли тело? — спросил Эшер.
Полицейский ответил:
— В субботу вечером. Его нашел сторож. Пепел уже остыл. Я приказал ничего не трогать, за исключением самих останков, так как знал, что вы захотите осмотреть место.
— Спасибо, — Эшер еще раз оглядел обширное пространство, становившееся все светлее с каждой открытой ставней, и отметил блеск натертых санных полозьев и яркие искры на серебряных креплениях экипажа. Никаких следов упряжи, веревок или цепей, которыми можно было бы связать обреченного вампира. Не то чтобы веревки удержали бессмертного… Да и цепи тоже, разве только чертовски толстые или покрытые серебром.
— Вы обыскали помещение?
— У меня было мало времени, поэтому я только… как вы это называете? Быстро прошелся по нему? Как горничная, которая вытряхивает салфеточки, когда у нее нет времени выбить ковры. Я добрался сюда уже по темноте, к тому же все равно собирался вернуться вместе с вами. Что именно мы ищем?
Опустившись на пятки, он смотрел, как Эшер собирает, отряхивает и сворачивает ломкие кусочки меха с обуглившимися краями.
— Что вы хотите найти, господин? Что вам известно такого, из-за чего вы не проявляете ни недоверия, ни даже удивления?
— Прошу прощения, — ровным голосом ответил Эшер на французском, хотя последнюю фразу полицейский произнес по-русски. — Я не настолько хорошо знаю ваш язык.
Уж не думаешь ли ты, что я поддамся на эту старую уловку, господин?
— Ха! — Зданевский помахал маленькой рукой, затянутой в серую ткань. — Жена, месье «Орлофф», его сестра… и это все, что вы можете сказать?
— Это все, что я знаю, — Эшер обхватил руками колено и посмотрел на полицейского поверх растрескавшихся и почерневших кирпичей. — Вам раньше приходилось встречать американца, верящего в то, что на Небесах и на земле есть много такого, о чем так называемые «научные умы» с их философией даже помыслить не могут?
— Да. И я молюсь святителю Иоанну, который присматривает за такими, как мы с вами, чтобы он избавил меня от американцев, верящих в эктоплазму и телепортацию… А вот с американцами, которые нажили себе состояние на железных дорогах и складах, я сталкивался нечасто.
— Приезжайте в Чикаго, господин, — усмехнулся в ответ Эшер. — Там я представлю вас целой сотне таких. Собираетесь арестовать меня?
— Надо было бы, — Зданевский вернул ему усмешку, от которой его серое незапоминающееся лицо вдруг обрело сходство с физиономией озорного эльфа. — Хотя бы для того, чтобы проверить, к какому консулу вы пойдете.
Он поправил на носу очки:
— Но я тридцать лет выслеживаю революционеров и анархистов, многие из которых в итоге оказываются полицейскими провокаторами, и я кожей чувствую, что вам известны вещи, в которые другие люди не верят. И если я все-таки выставлю вас из страны, я не получу ответов… а эти злосчастные дети так и будут пропадать с улиц, — он откинул складку одеяла, на котором лежала позабытая кучка мелкого пепла и костяной золы. — А то и что-нибудь похуже. Посмотрите сюда.
Его голос внезапно стал резким, и Эшер, вскочив, в один шаг преодолел разделявшее их расстояние.
Зданевский держал в руках жестяную коробку размерами чуть больше мужской ладони — в таких обычно продавали английские ромовые ириски. Он потряс находку, и изнутри донесся глухой стук. Когда Эшер опустился рядом с ним на колени, полицейский открыл крышку.
Под ней лежало два отрезанных женских пальца — ухоженных, с отличным маникюром, чистых и без мозолей. На одном из них было надето кольцо с жемчугом. Все это Эшер разглядел за пару мгновений, прошедших после открытия коробки, а потом попавшие под дневной свет пальцы вдруг вспыхнули жарким и неугасимым пламенем.
11
— Кольцо с жемчугом, — сказал Исидро.
— С барочной жемчужиной в форме крохотной раковины улитки, размером примерно с две трети горошины. Ободок кольца из гладкого золота, — Эшер потянулся к карману жилетки, но вампир одним движением длинных пальцев остановил его — не надо.
— Я подарил его ей.
Повисло молчание. Парчовые занавеси и окна с двойными рамами не пропускали шум от ночного движения по набережной Мойки, и потому гостиная, уставленная обитыми красным бархатом мягкими стульями и неброской темной мебелью, казалась отрезанной от мира. Немного погодя Эшер сказал: