Она обвела помещение быстрым взглядом и добавила:

— И даже больше, чем половины. Только вчера я читала, что именно исследования желез рано или поздно откроют перед людьми дверь, ведущую в бессмертие…

Лидия тоже об этом читала — в кое-как состряпанных статьях в дешевых газетенках, расхваливающих «вливания» и «вытяжки» из желез обезьян и свиней, которые якобы могут бесконечно «омолаживать» стареющих простофиль — но только тех, у кого водились деньги.

Она тактично заметила:

— Боюсь, сейчас меня интересуют куда более приземленные вещи, например, взаимодействие различных частей эндокринной системы… Если мы не знаем, на что смотреть, многое остается скрытым, а наши знания крайне ограничены.

Так, болтая о пустяках («Это и в самом деле Дюсе?»), три дамы прошли к дверям лечебницы, выходящим в грязный дворик на Сампсониевском проспекте. Пронизанный солнцем холодный воздух, который из-за поднимающегося от путиловских заводов дыма казался болезненно желтым, обжег Лидии горло и легкие. С дымом смешивались другие запахи, такие же отвратительные, как и в только что покинутой ими лечебнице: вонь забитых сточных труб, переполненных уборных во дворах за бараками, валяющейся где-то поблизости дохлой лошади. Когда подали машину мадам Вырубовой, месье Тексель распахнул перед ними двери; повернувшись, чтобы еще раз пожать руку любезному хозяину, Лидия — она так и не сняла очки — увидела, что русский паренек, к которому подходила мадам Эренберг, проводил их до выхода. Выражение глаз с головой выдавало его чувства.

«Сегодня он увидит ее во сне», — подумала она, садясь в машину.

Когда автомобиль тронулся с места, а мадам Вырубова снова заговорила о даре отца Григория и дюжине других чудотворцев («Боюсь, не всех их можно назвать честными людьми»), встречающихся в петербургском обществе, Лидия вдруг осознала, что именно встревожило ее в мадам Эренберг.

Она оглянулась, чтобы бросить последний взгляд на двери лечебницы и стоявших в тусклом солнечном свете доктора Тайсса и мадам Эренберг. Если бы она не провела несколько недель в обществе дона Симона Исидро, она бы ничего не заметила.

Поклясться она не могла, но была почти уверена, что мадам Эренберг не дышала.

15

— Что произошло в Праге?

— Почему вы решили, будто там что-то произошло?

Исидро занял свое обычное место напротив Эшера в обитом однотонным зеленым плюшем купе первого класса Королевских железных дорог Баварии и извлек из кармана колоду карт. Саксонские леса поглотили огни Дрездена. Длинные пальцы вампира с бледными крепкими ногтями, похожими на пластинки лакированной слоновой кости, выверенными точными движениями тасовали карты, а его бесцветные глаза изучали лицо Эшера.

— Насколько я понял, вам потребовалось три ночи для того, чтобы связаться с хозяином города.

— Пражские вампиры не похожи на прочих своих собратьев. У хозяина Праги не пропало ни одного птенца, и он не слышал ни о ком, кто на протяжении этих трех лет часто бывал в Берлине. Это ничего не значит, — добавил он, раскладывая карты. — Небо может обрушить на Берлин и прочие немецкие города огненный дождь, но пражских вампиров это едва ли обеспокоит. Они очень старые.

Эшер задумался о вампирах Праги и не заметил движения. Ощутив на левой руке ледяную хватку, по крепости не уступавшую тискам, он вздрогнул, словно очнувшись от короткого сна. Исидро длинным ногтем задрал рукав его рубахи, выставив на обозрение полученную от доктора Карлебаха полоску кожи с серебряными клепками.

— Раньше этого не было, — заметил вампир.

— Так, безделушка. Поможет мне не заснуть, если понадобится, — не то чтобы она помогла ему секунду назад, черт бы все это подрал.

Исидро еще сильнее сжал ему руку:

— В Праге есть магазин, торгующий подобными безделушками?

— Есть.

Про себя Эшер подумал: «Он не станет ломать мне кости. По крайней мере, до тех пор, пока я ему нужен».

Он все так же смотрел вампиру в глаза, до боли сжимая зубы, чтобы не закричать.

— Пражские вампиры, — сказал Исидро, — хотели знать, когда я убью вас и вашу жену.

Отчаянным усилием заставив голос звучать ровно, Эшер спросил:

— Откуда они знают о Лидии?

— Они не допускают, что человек будет верно служить без того, чтобы над его женой не нависала угроза.

Эшер хотел спросить, что же им ответил Исидро, но понял, что при первой же попытке заговорить не сможет сдержать крика.

Вампир отпустил его руку. Повисла тишина, нарушаемая лишь стуком колес, тихим шорохом тасуемых карт и прерывистым дыханием Эшера.

— Я держу вас в неведении вовсе не потому, что желаю вам зла, Джеймс, — наконец сказал Исидро, — но лишь для того, чтобы уберечь вас от смерти.

— Будь это действительно так, — ответил Эшер, несколько удивленный тем, что вообще смог заговорить, — вы бы ограничились словесным предупреждением, особенно теперь, когда мы давно покинули Прагу.

Лицо вампира оставалось бесстрастным. Эшер продолжил:

— Ни вы, ни я не знаем, какие силы стоят за этим… этим чужаком из Петербурга, который может быть — а может и не быть — тем самым неизвестным, о котором рассказали вампиры Берлина. Ни вы, ни я не знаем, какая именно информация поможет нам разрешить загадку. Мы также не знаем, насколько высоки — или насколько рискованны — ставки. Может случиться так, что связь этого чужака с Бенедиктом Тайссом окажется лишь верхушкой айсберга, видимой частью неведомой и огромной опасности, о которой мы не имеем ни малейшего представления… и которую мы можем не заметить, если так и будем скрывать друг от друга факты.