На тридцать седьмом километре рядом застыл какой-то ещё обречённый. Она скосила на бегу глаза - самолёт. Он жужжал третий день разгоняющимися в геометрической прогрессии колёсами, пытаясь разогнаться на взлёт, и во все иллюминаторы с удивлением смотрел на свои сверкающие искрами шасси в попытках сообразить, почему они до сих пор не наебнулись... Горизонт был где был.

– Ну чё как?
– муха из вежливости решила завязать знакомство на сто семнадцатом по её внутреннему спидометру морском километре.
– Красиво стоим?

Самолёт попытался подпрыгнуть с обманчивой взлёт-полосы.

– Та не - ни хера! Я пробовала уже!.. Возвращает... Говорят, гравитация...
– муха чуть наддала и скосила взгляд на дюралевую стать сотоварища.
– Нифигас..се у тебя размах крыла! Как, наверно, махнёшь!..

Самолёт обогнал свою тень, и солнце показалось на западе.

Муха размышляла в пыхтящие лёгкие набегу:

– Ничего с..себе - сдохнем, как стайеры! Мы ж крылаты! Как птицы с тобой... Мы ж умели когда-то летать! Даже странно - чего ж мы тогда тут бежим, как два вкопанных головой в песок страуса?! Разбежаться, лишь посильней разбежаться и...

Она резко превысила скорость, увлекая за собой самолёт... Лента выдержала. Солнце почему-то смеялось...

"Всё, пиздец!..", силы кончились и с огорчения она запрыгнула к самолёту на блестящее в лучах солнца крыло. Самолёт лишь подрагивал от перезвона подшипников в искрящих шасси...

– Уупс!..
– она неожиданно обнаружила, что к ней вернулась возможность если не летать, то хотя бы ходить.

Пройтись по крылу самолёта было особо-то некуда, но для взлёта - раньше, в той ещё жизни её - ей вполне могло и хватить... Максимально успокоив центральную нервную в медитации, она сконцентрировалась на поставленной цели: "Я умею летать. Я должна летать. Я смогу полететь. Я буду...". И ползком покралась к близкому краю, рискуя вернуться на невзлётную полосу. На удивление взлететь удалось. Она порхала уставшими от долгого бездействия крыльями над самолётом и орала, как сумасшедшая: "Я лечу! Смотри - я лечу! Я всё поняла!.."

– Я всё поняла, - объявила она, приземлившись на фюзеляж по-прежнему пробуксовывающего самолёта.
– Сейчас мы взлетим с тобой! Кончай уже скрипеть своими калошами - всё равно ведь стоим...

Самолёт отключил шасси и перестал удобрять резину полосы раскалёнными искрами.

– Всё оттого, что ты не умеешь махать крыльями!
– сказала муха.
– Чего там у тебя под ними висит? Бензобак? Бросай нахер их, они же тяжёлые!

– Дура, это турбореактивная тяга!
– самолёт остывал каучуком колёс.

– Ой!
– муха выпала.
– Так ты на турботяге?! Так какого ж тогда ты колёса катил?

– Разогнаться... взлететь...

– Уёбок же!
– муха каталась со смеху от лобового стекла до хвоста.
– Ой же, как я тебя люблю!

Она прижалась к его фюзелляжу.

– Дуй в трубу уже!.. Дуй в свои тяги обои в две!!!

Самолёт включил разогрев, и его потащило по ленте вперёд.

– Тапки можешь вообще спрятать под жопу - раз устали крутиться, то и без них улетим!
– муха чувствовала теперь себя первоклассным аэролоцманом.

Самолёт убрал шасси и взлетел.

Муха прижималась к прикрывающему вздутию клёпки на его корпусе, чувствовала уже, что надолго не хватит и высматривала внизу родной обеденный стол, ориентируясь по узору из крошек.

– Ну всё, я пошла - залетай, как чего!

Она чмокнула дюралевого товарища в клёпку и рухнула, расправляя прожилки прозрачно-радужных крыльев, вниз. На столе ей один хер никто не поверит и поэтому она ещё раз протяжно посмотрела вслед удаляющемуся за горизонт самолёту, покачивающему ей на прощанье ослепительно сверкающими крылами...