Я умел многое. Я слушал траву, я смотрел в горизонт, я чутьём щупал ветер. Но трава была тиха, горизонт был чист и ветер жил низачем.

Они ушли без меня, почти без ничего и взяли только оружие. И мне почему-то стало очень нужно дождаться их, дождаться старых, ушедших без меня. Что-то большое и тёплое покинуло меня на этой дороге в Красную степь. Откуда-то взялась и тяжело заполнила душу какая-то очень тихая, сводящая с ума тоска.

Я спал с открытыми глазами, видящими только красный закат над Красной степью. Я мучительно долго думал всё одну и ту же мысль «где… же… они… УЖЕ…».

Никого не было на дороге ведущей в Красную степь. Никогда никого не было на дороге, ведущей в Красную степь. На дороге, ведущей в Красную степь был один я.

Прошу вас, боги, не возвращайте меня на дорогу, ведущую в Красную степь, где был один я тогда…

Тоска моя съёжилась в пылинку, ветер отнёс её за горизонт. Тоска моя нашла их за горизонтом. Тоска моя вернула их мне на дорогу, ведущую прочь из Красной степи.

Горизонт породил и отпустил мне навстречу точку чёрную. Маленькую и непонятно смешную. Росла та точка и заполняла дорогу из Красной степи. Росла и затмевала собой тот кровавый закат над Красной степью. Скрипящей телегой въехала она в душу мою.

На телеге лежали трое они все. Дождался я их. Только Ждан почему-то бился небритой посиневшей щекой о доски подпрыгивающей телеги. Только Трак спал с открытыми глазами, как я почти. Но только он кажется уже не видел даже красного заката над Красной степью. Один Каркан был в норме, он тихо лежал, свернувшись уютным маленьким калачиком, но и над ним очень далеко где-то зачем-то плакала женщина, родившая его.

И банка с олеонафтом. Достали…

Я не перестал быть камнем, я смотрел на всё как во сне. Хак откуда-то взялся, оружие забрал у них и сапоги. Потом уже и Мопс пришёл. Говорил он что-то, не помню я что. Скорбел он, лицо кажется у него болело за них. Ему матерям их писать. Он взял аккуратно и почти незаметно положил в карман себе банку с олеонафтом.

Этот простой человек, он рассказывал мне и я знаю теперь. «Олеонафт - это штука такая, хитрая штука, её и не поймёшь сразу». И Трака на моих глазах снова передёргивает, когда я говорю, что Мопс послал меня с ними. «Олеонафт делает с человеком всё, что угодно ему, олеонафт заставляет человека забыть о себе и тогда человеку становится хорошо, но очень уж как-то не по-человечески хорошо». И я теперь уже вижу лица Ждана и Каркана отвернувшиеся зачем-то от меня. «Олеонафт запрещён нам всем и навсегда. И мне даже кажется, что запрещён не просто властью, а кем-то гораздо выше. Олеонафт охраняет особая стража. По-моему олеонафт охраняет сама смерть…». И я всегда теперь вижу трёх старых, уходящих по дороге, ведущей в Красную степь, с оружием, без продзапаса, без остального всего и без меня. Они знали куда шли, они ходили уже, и поэтому ушли без меня. А я теперь зачем? Я даже если и вместо них, то не смогу. Их уже нет теперь. Они навсегда поселились в моих глазах со своей чёрной телегой, на дороге ведущей в Красную степь.

«Возмездие», 3-й канал, общественное оповещение:

«…Здесь мы вам покажем тропу, по которой шли преступники. Образцы их вооружения. Тут проходили они, неся в себе свои чёрные намерения. Этим оружием рассчитывали они отнять спокойствие у всех нас. Но благодаря доблестным усилиям особой стражи все трое преступников были обезврежены и вы видите их не смытую кровь на этих гранитных плитах. Никогда больше не смогут эти подонки потревожить наш с вами покой. И не смытая кровь их навсегда останется печатью, свидетельствующей о том, сколь незыблемы основы нашего государства и нашей Вселенной!».

Из двери… из каменной… ночи… Страшно и темно. Нигде света. Везде холод. Грязь под ногами. Это жутко похоже на большую канализационную трубу. Почему я здесь? Почему так страшно и темно? Идти к выходу. Где-то выход. Но страшно и темно. И ноги скользят в чём-то липком. Холодно. И страх связывает всё. Почему же так? Я хочу, я всегда хочу тепла и света. Где-то выход. Сердце молотом бьёт по железным стенам канализации. Страшен этот грохот. Я слышу. Я слышу в грохоте крик… Крик в канализационной трубе… Это страшный крик… Больно мне! Не надо! Я лучше останусь один в холоде и страхе, чем с таким криком… Крик ужасен… Крик бешеной боли… О помощи… Первые два раза крик далеко где-то в бесконечной теми канализационной трубы. Крик без эха… Третий раз крик разорвал мои жилы… Над самым сердцем… Рвущаяся пелена сознания…

И на меня прямо… Как-то нелепо упал… Труп… Белый во тьме… Он белый был я его сразу рассмотрел… Он теперь навсегда во мне… белый во тьме. Холодно и страшно. И под ногами грязь. Он с меня вниз упал. В костюме. Аккуратный такой. Чуб в причёске, белый такой и набок причёсан. А лицо бледное и в трупных пятнах. Пятна всё время выражение лицу какое-то не такое придают. То ли плачет будто, то ли смеётся. Труп не может плакать и смеяться. Остатки человека ведь не человек? А? Холодно и темно. Где-то выход. Идти к выходу, а ты лежи здесь… Мне страшно и липкая под ногами… К выходу… Где выход?

Как я попал сюда? Холодно и страшно… Сердце о железо… Грязь под ногами чавкает и кричит… Нет! Стой! Ведь кричит не грязь… Это опять крик в далёкой тёмной бесконечности трубы… Нет! Это не так! Мне страшно!.. Третий крик безумием в мозгу… Опять страшные объятия… Белый зачёсанный чуб и странной синевой пятна… Меня задел и под ноги упал, забрызгал всего грязью… Не одному мне здесь холодно и темно… Ну не мешай, не мешай, мне надо к выходу… Где-то выход… Из двери… из каменной…

Почему ты не оставишь меня в покое? Я не понесу тебя, мне самому тяжело… Мне холодно и страшно… И ты мой страх тоже… Я не вынесу тебя на свет… Я сам хочу света… Мне страшно и темно… Оставь меня… Ты всю дорогу мешаешь мне своими неправильными знаками разложения… Твои объятия холодны… Ты рвёшь криком своим всё что осталось целого во мне… Оставь меня… Не заставляй опять и опять переступать через тебя, когда надо идти дальше… Ты ведь труп… Что тебе надо от меня? И ведь труп не человек? А? Холодно и страшно…