…Откуда взялся он в городе… тот пришедший тогда… в наш покой… может быть … наверное… он учуял еду как-то…

…Он вошёл не зная ничего о приветствии… у него глаза были безумны от жадности… чуть со стола не схватил… да как-то быстрее его оказался я… от руки с едой взгляд его не оторвать было… поманил его сначала потихоньку в сторону… дальше его от детей отвести к выходу пятился, как на поводу его уводя… уже в коридорах побежал, слушая позади обязательный топот его ног… подальше… подальше… увести… и самому уйти… потому что в руках у тебя праздник детский…

…В город вывел третьими ходами… заплёл ему в голове память о входе ведущем к жизни детей… и сам уже ушёл… да назад что-то толкнуло… глянул из окна безопасного дома на него… он еле шёл уже от прошедшего напряжения и от голода… спустился к нему… у нас четыре говорю… у маленьких праздник был… возьми два… я им расскажу, они подарят тебе… бери, это еда…

…Он не верил и не понимал сначала… а потом он один кусочек съел и придумал, что от голода не смог рассмотреть детей, пусть останется маленький праздник из трёх кусочков… тогда я сказал выживем и нас стало двое серьёзных охранников детства.

когда взошло солнце я смеялся и копошился маленьким свёртком навстречу ветру забытой форточки оставленной могучим порывам всё растерзавшей весны ветром набивались и простывали лёгкие готовя почву нездешнему туберкулёзу души ветром наполнялись как солнечным криком глаза как никогда не остывающим солнечным криком зайчиком по стенкам зрачков скачущим недогонимым неухватным прячущимся когда взошло солнце то был первый то был солнечный полёт глазами в солнце торопившимися ручонками из пелёночных настежей если с земли подниматься к солнцу можно оглянуться и земли уже нет и солнце а вокруг ночь всё чёрное и ночь ночь ночь кругом земли нет ни капельки и не совсем ясно солнышко а чёрная ночь пустота душит сразу и со всех сторон ночь ночь ночь пока не пришёл кто-то ночь продолжалась и беспомощный маленький рот хватал воздух и рвал его рвал рвал а полёт был уже неостановим в туда в чёрное вперёд почти беззвёздный чёрный полёт в состоянии непрерывной неразрываемой боли вокруг и где-то внутри

после таких чудес не опомнишься случилась радуга а это ещё не расстрел и не так больно тогда каждое утро каждый восход солнца когда стал звать за собой вверх в небо вперёд в это вот то непередаваемое туда но топливо в баках взрывала только чёрная ночь и ощущение полёта приносила только чёрная пустота вокруг но это всё были шуточки прибауточки то што куда звало то што нигде не было нацепив шапку набекрень с ума не спрыгнешь в счастливое безотради существование научившись шагать прямо и держать лапки перед собой я стал человеком среди них я стал человеком среди человеков которые говорят не летают я наложил на себя спасательную амнезию но амнезия каждым днём вычёркивала из меня солнце и давно уже не было земли и душила душила душила чёрная чёрная пустота это приходило первое понимание чёрного полёта летать можно будет только ночью это на солнце ложился с неизведанного откуда-то могучий запрет ну и ничего ну и пусть себе ночью так ночью оно ничего темно и тихо себе хоть и беспокойно было как-то не по себе поперва ага ну ничего покрепче зажмурься побыстрей окажешься крепли по ночным лесам уже одной тьме ведомые чёрные опёнки и я их искал я их искал я их искал уже и не помню для чего и надобились они а я по ночному лесу за ними грибник грибником и озабочен был озабочен очень так вот замечал звери по ночам меня сторонятся и не замечают что я добрый а я просто был озабоченный уж и не помню нашёл ли грибочки а неба ночного край-лоскут себе отыскал небо выхватилось звёздное и глазами сразу вдруг выхватилось и занялось ветром в порыве ветра мерцали звёздочки зелёные спи спокойно мы тебя не выдадим звёздочки зелёные колючие разные и глубинная радость вырвала словно сталью меня из лесу ночного кромешного я стал необычайно зорок и мне хорошо было видно небо всё всё всё насквозь ночное чёрное и кромешно тёмное как был я засветился изнутри хоть и была ночь и кругом темно ветер рвал и хватал уже за плечи но пришла по небу тучка тучка-летучка и заслонила собой ветер руки плетьми сердце за пазуху глаза в дол земли побрёл я обратно грибник грибником хорошо что далёк был рассвет меня в том тогда нельзя было видеть пришёл разулся и ушёл из дому босиком чтоб неповадно было чтобы знал чтобы знал чтобы знал люди смотрели и думали сначала идёт человек а потом смотрели что босиком и думали себе что-то и оборачивались в своей оси я шёл днём и ночью по запылённым тропинкам людей и не искал чёрных опёнков зато я смотрел прямо и видел много-много решёточки глаз как в тюрьме на окнах только поменьше поменьше да попрочнее чтобы взгляд не ушёл люди не боялись своих глаз они боялись чужих глаз и пулемёты и дребедень хлам там всякий встречался в глазах с прикованными запястьями к затворам узниками не промахнись при выстреле не то настигнешься страшно страшно страшно было им ходить и носить такие глаза иногда я бился среди н ихи пытался взлететь руками о воздух плечами о воздух даже не помня о солнечных запретах это от безысходности и страха ихнего что ли они переставали тогда шагать кругом и удивлённо видели как я жил но они только боялись только боялись и не думали сами жить и из глаз их внимательно наблюдала пулемётная приготовленность плевать я хотел на их пулемёты только становилось тоскливо глубоко и невыражаемо тихо в глубине меня а мы не такое осилим думал я не такое вытащим и шёл босый и становилось уже тяжело потому что ноги они не железные снашивались о камни дорог и ещё впереди лежал север а там говорят снег и по снегу бывает мороз думал я и правильно думал правильно потому что нашёл нашёл зачем босиком не жаль ходить хоть даже дорогу всё не взлетать это плечи верные примкнут не отодвинешь это спина надёжная прикроет не усомнишься нашёл по босоногой тропинке ага кошеньку вот и нашёл волшебное что придумалось небо цвета ночи глаза ночного света и открытой распахнутой настежь тишины а это было не просто так это наставало то самое великое от которого один шаг за горизонт как успокоился я тогда как успокоился с одной с правильной стороны успокоился и с другой с правильной тронулся как тихо тихо так незаметно не мешая и не тревожа больше почём зря несчастных людей вот сначала пусть оно тихо-тихо получится пусть сначала незаметно случится а уж потом великое рождённое в подарок самому слабому в великую весть человечеству упрятал кошеньку за пазуху как бы и нашёл город нашёл дом сделал по правилам всё всё как у людей тихо-мирно так нам спешить некуда наше родильное отделение вне времени и кошенька кошенька родила всё чин по чину мир по миру а кто ночью ходил по крышам так это ж аккуратно и незаметно а кто нырял по ночам с моста так это ж нечасто и с тщательнейшей осмотрительностью оно и ничего ничего оно не боись никого он и не страшно тогда и не каждый раз я особенно поперва много-много времени уходило на мысль и на поиск и обработку источников по теории возможности полёта источников как и полагалось почти не было но великим источником как всегда была мысль на мысль уходило вначале особенно много времени и я никому не мешал но всё ж таки не без того и для того оно всё-таки как раз на крыши и на мост было надо и выходил ну выходил да но осторожно очень и ещё я никогда не шумел не будил никого и не встревоживал но чаще и чаще вот только выходил оно ведь полагается так и я знал непременное знал знал что рано или поздно встревожу людей и даже не рано или поздно а вот-вот но хотелось искренне хотелось чтобы попозже и я думал что может быть я успею успею и вот так бывает иногда думаешь что успеешь думаешь бывает такое оно бывает конечно бывает но очень редко и уж совсем не тогда я стал замечать что замечен и где-то внутри кольнуло беспокойство о них обеспокоенных вот только беда был я на том пороге уже когда не возвращаются не возвращаются ни в рай ни в ад и возможное только вперёд с горячей головы да неостановимых ног и только рванулись помню впопыхах руки найти сердце а сердце пошукал пошукал да не нашёл надёжно значит сховал прыгнуло глазами в потолок а уткнулось в притолоку не виноват не виноват не виноват догорала заря вымирало самым родным в себе земное пространство и звала звала звала в себя ночь чёрное представление о началах полёта уходил крышами уходил от неразумных них страшный над бездонными жилищами прыг-скок зачем-то они вызверились и мой след от них не остыл а вначале они смотрели снизу и щёлкали на меня и на мою тень языками и веками глаз я был не такой как ночью просто надо быть они смотрели и цокотом языков следили за мной как я шёл по крышам шёл себе и шёл оно может мне так сподручнее ага а они не согласные чтобы я так шёл они вызвали вертолёт и дежурный наряд чего-то там они искали искали искали меня а я спрятался за железной трубой и не боялся их я на пальцах своих играл в ромашку поймают не поймают вот и не хватило пальца одного аномалия прямо какая-то вышло что поймают я и стал их ждать так вот пригорюнился и стал ждать тихо-тихо по-хорошему чтоб так меня пригорюнившегося и взяли взяли прямо комком в вертолёт и вниз а доктор потом спрашивал да спрашивал откуда синяки и когда я родился а мне было уже всё равно грустно всё и как-то не так чем я им помешал я ж ведь не днём и не заметно даже почти и старался так чтобы тихо-тихо у меня дело серьёзное и важное для всех всех всех хоть и в одних штанах хоть и на крыше хоть и ночью я же чтобы тише чтоб а доктор картинки показывал и ласково требовал чтоб я умер какой же ты после этого доктор доктор он же ведь добрый он айболит он под деревом а ты говоришь спокойно мне умереть так нельзя доктор на тебе халат цвета снега в крови пойди и подумай как могу я с тобою быть не согласный отослал я его отослал и хотел уже в клубочек комком чтобы ночь же поспать а они не могли успокоиться право как котята в коробке всё бы им шебуршиться они привели серьёзного человека с больными разлучёнными глазами это не доктор был я сразу понял сразу но не боялся его я забился в уголок и тихо дышал чтобы не мешать им разговаривать но они решили уважать меня и поставили мне стул прямо в средине комнаты той странной и поставили так будто бы я был у них главный я не мог привыкнуть и было неудобно ещё от того что человек тот стал выворачивать мне руки локтями и лопатки пошли из спины как молния рвалось забытое позади отдавалось резко и знакомо а вспомнить не мог а они что-то разговаривали спрашивали кажется что-то и даже по-моему как-то нервно но мне как-то тогда сложилось совсем не до них просто получилось вот так они давно уже плечи мои в покое оставили и человек мучился с костями моих рук какими-то блестящими инструментами но он не был доктор а я всё не мог понять вспомнить никак не мог что это и как оно рвалось из-за плеч и как оно было тогда и как на самом деле я увидел их когда они уже устали очень и совсем не могли и из моих ногтей почему-то текла кровь они были измученны и один из них сказал кончай с ним тогда человек тот поднял большой не как у доктора молот и стало темно сразу как будто не стало ничего ничего ничего совсем я очнулся когда они несли меня бережно завернув на мост была ночь всё та же ночь и совсем уже было темно и до рассвета далеко как никогда и было очень очень очень тяжело тоже как никогда приходить в себя больно было словно сразу во всём и огромной тяжестью поднималась как на огромных волнах всё одна и та же мысль за что это когда я понял что они хотели меня убить я мучился как малыш в неразворачиваемых пелёнках одной этой мыслью за что эта мысль грозила превратиться в манию и я отбросил её было ещё что-то важное очень что случилось тогда и я мучительно вспоминал вспоминал пока не вспомнил – плечи вывернутые назад из суставов лопатки вне себя опрокинутые и тот безумный болевой чем-то страшно знакомый порыв возможно это где-то далеко всходило солнце или просто в глазах моих взорвалось озарение что-то рвалось и било изнутри и совсем хоть и ночь и совсем хоть и боль совсем во всём и совсем не страшно уже что несли убивать аккуратно завёрнутого на мост но всё-таки это было грустно я вспомнил о них и моё озарение украсилось как будто чёрной траурной рамкой чёрных век вокруг глаз а они думали я мёртвый совсем или хотя бы потерял сознание а я тихий просто был и не шевелился из сознательности чтобы выжить и из онемения восторга меня охватившего они размотали меня и я улыбался им как мог а они не поняли и даже испугались немного кажется тоже вот улыбается проворчал из них кто и они побыстрее суетно как-то подняли и бросили вниз меня вниз с моста

а я и сам то даже не сильно хорошо помню как только помню попытался прийти страх и отступил непонятый а замест него позади спины лопатками рванулась та же до рези родная боль локти взметнулись сначала страшно и судорожно и кисти вывернули из себя первый непокладистый ещё совсем воздух а потом руки целиком и правильно уже руки от самых плечей вывернули и от самых тёмных вод вняли вверх в тяжёлое беспросветное сердечное содрогание запоздалому страху в такт

они или рты открыли совсем или не видели даже в ночь – я не смотрел меня повело вверх к себе небо ночное тёплое небо наполненное мириадами точечек звёзд и ветер ветер ветер рвался навстречу и помогал в первый раз мне лететь над ночным городом всё ещё было беспробудно а я с большой высоты увидел уже далеко-далеко над чёрным горизонтом тихое пятнышко света тогда сила великая сила земли потянула неудержимо меня к себе и я летел почти падая стремительно в родное к себе фрамуга открытого ночного окна выручила и я вернулся незамеченным никем с почти уже предутренней улицы кошенька как раз тогда не спала это она так всегда – ждала и ещё я вернулся победившим с этого раза настало тогда тогда я стал выходить в наступавших вечерах но не взбирался на крыши я был осторожен нет и я не взбирался на крыши я ходил ночным пешеходом по мало ли каким-то делам и находил уединённую тёмную улицу потому что нужно было выйграть время оно сразу не выходило так я часами бился как припадочный взмахивая руками и не мог вернуть ритма я знал я твёрдо знал уже что могу что умею летать и только не мог взлететь и ещё я знал уже что не смогу летать днём и что земле меня будет возвращать солнце это было грустно как люди тогда на мосту но этому было не противостоять и я бился бился бился в тёмных переулках среди каменных многоэтажек чтобы никто не заметил и не испугался чтобы научиться взлетать иногда я чувствовал как они пытаются найти и почти находят меня потому что они узнали что я не умер тогда увидели наверное всё-таки но мне это было не сильно важно и я всё время уходил но они совсем и непоправимо бдительны и вот один раз они придумали ещё раз сами себе страх они тщательно выследили меня и сделали засаду а мне тогда особенно было некогда и я не заметил их странного должно быть застали они меня на той тренировке когда внезапно высветили со всех сторон ослепительным светом ихних фар в том минимуме одежды потому что одежда в полёте тянет оказалось тяжелей чем в воде и в нелепых прыжках и движениях рук но я понял тогда сразу как-то что уже не остановлюсь и из-за фар до меня не достанут люди руки в судорожных рывках дёрнулись и вошли в ритм одним прыжком я вошёл в воздух и над ними маленькими и обомлевшими взлетел

на челе всходило солнце а на глаза на веки на ясный взгляд ложились непроницаемо чёрные тени выхвати меня отсюда сила неведомая как становился я сам себе не свой чужой чёрный немереный под стать своему безысходному чёрному полёту далеко-далеко ушёл я летать им было уже не достать меня и они только стерегли меня на входах и выходах на подходах к ночному чёрному городу и к ночному чёрному небу неизвестно почти зачем уже и совсем уже я не мешал но я уходил и входил быстро понимая что их влечёт всякий случай и что бояться они не впервой уже взлетал я теперь чётко выверено всегда всегда внезапно и отточено вверх старался уйти в первоначальные облака на случай если случится опомнившийся и я стал аккуратен я стал по-ночному слажен и аккуратен беспомощные биения и рывки тренировок не были больше нужны и отлаженность и аккуратность в их ночных прятках стали моими верными спутниками только один раз встрепенулся какой-то их сторожевой отряд но так и не заметил ничего только один раз случайный прохожий оказался в пределах видимого обзора моей очередной взлётной площадки только один раз за мной была настоящая погоня... а я видел их видел их видел их уже из-за облаков видел когда они не могли видеть меня и почему-то я видел их хорошо слишком хорошо и каждый раз когда я смотрел на них мне становилось грустно как тогда по дороге к мосту и я тогда не смотрел на них я смотрел на звёзды небо или луну а ещё я смотрел за чёрный ночной горизонт тогда я рвался к нему всей грудью многими многими многими часами силясь разорвать его ширь его запредельность его губящее всё существование и тогда ветер рвал мне лёгкие и рвал мне крылья но ветер уже был равен мне а горизонт по-прежнему и очень по-страшному недостижим недостижим недостижим как лестница на чердак с выбитой темнотой обрушенного пролёта как обязательность сворачивания в клубок и вниз рывком по утрам от недостижимости горизонта можно было задохнуться и поэтому туда не надо было живым и мне стало хорошо когда я оставил в покое горизонт а он тогда оставил в покое меня мы знали оба что наше будущее всё равно неразлей-вода вечных больших и малых боёв и сражений но сейчас нам стало наплевать и мы отдыхали я ночами летал над прохладой ночных городов и полей а горизонт лежал спокойно там далеко в необъятную прекрасную свою ширь а меня от полёта прямо вело я проносился над чёрными ночными лесами почти касаясь верхушек деревьев и слушал как ходит в них ветер я вспугивал стаи серебряных рыб у ночных подлунных озёр я искал города где люди ночью были бы не настороже то не я уже то крылья были неугомонны они рвались невидные и непонятные даже мне из-за плечей и руки слушались их а они слушались рук и там глубоко в небе я ощутил воздух свободы и воли чистый воздух ночного порыва пусть только ночного но неодолимого в своей свирепости порыва откуда из-под самого неба полёт возможно было направить куда угодно и в дали насколько угодно благо к чести времени будь сказано пока была ночь ночь была везде планета теряла свою жизненно необходимую во всех остальных случаях каплеобразность и обращалась всей своей поверхностью в ночь возможно это абсурд и начала моего параноидального мышления но это было именно так можно было облететь всю землю и пока была ночь на всей земле была ночь и это было не страшно это было тепло и хорошо особенно жёлтые маленькие бусинки огней старых деревень и городов где не было необходимой в современности градации улиц ночью на улицы мёртвого света и улицы полной темноты я привык к неону мне и от него хорошо но жёлтые огоньки старых городов грели даже с далёкого иззавысотного пространства и было тепло и ветер успокаивался тогда и переливался как большой играющий чёрный котёнок в лапах которого на крыльях можно было парить

взгляд когтями в стену в спину в окно той ночью случилось особенное выжигай на челе слова особой гордости за заживо впойманных выцарапывай шукатят по углам может быть оно выживется от вывернутых локтей до освещённых трассирующими пулями полей гнали гнали гнали не догнали недрёманное око той ночью вжимало меня в горизонт и я уходил под огнём их недоброго вертолёта быстро быстро быстро летел так быстро что воздух не успевал наполнять лёгкие чего со мной не было никогда и я задыхался и судорожно рвался руками и крыльями в полёте оно ничего как раз в ту ночь узнал я что всё в порядке что все необходимые родные люди живы и все в тишине я бы свободно ушёл хоть мощь механизма была велика но они давнишние мои не промах за столько-то лет беспорочного самоуничтожения я рвался вперёд и в сложном пике готов уже был вывернуться прочь в темноту когда у горизонта появились глаза они непередаваемы глаза горизонта я видел взгляд первого и последнего своего неодолимого врага и в глазах его была по мне скорбь горизонт он всегда видит дальше и я понял что я проиграл я ещё выворачивал по инерции в глубину темноты когда они накинули на меня сеть сплетённую из живых птиц из верёвок продетых в клювы многих и многих птиц птицы кричали и бились в страхе калеча и убивая друг друга но это им было всё равно они поймали меня и тьма птичьих тел живых и мёртвых сразу опутала и сдавила меня а они радовались они же как проклятые стреляли по мне сумасшедшие они сети свои драные кидали и пытались меня порубить винтами я же уходил от них как заговоренный на одной голой идее собственного величия я сети их прорезал не замечая словно крылья были остры как воздух а они значит нашли и радовались теперь скопидомно и тряско они подумали мне живых ведь птиц не пройти не буду же я их резать и это они подумали правильно я висел под железным брюхом вертолёта в живых силках и раскачивался на ветру мы летели куда-то а я заглядывал птицам в глаза и в глазах живых была боль а в глазах мёртвых тоска и мне за них становилось совсем нехорошо и больно темно а к ним я утратил интерес и они доигрались со своими пестиками что-то случилось с силами их всемогущего механизма и вертолёт потерял высоту они бились как в судорогах и уже готовы были даже сбросить лишний груз в море над которым мы оказались но ничего выжили все и даже не намокли только вертолёт несколько долгих минут шёл почти касаясь моря своим железным брюхом я выдержал а птицы птицы они все умерли захлебнулись они мне казалось что я чувствую как они когда бились прижимаются и умирают на мне а когда мы поднялись опять в воздух в живых не было уже ни одной мы прилетели на какую-то базу и к вертолёту бежали уже какие-то люди когда я понял что свободен как по живой боли резал я верёвки с тоской птичьих не выживших глаз и ушёл я глянул на них торопившихся очень зачем и ещё в тоскливые птичьи бусинки и взлетел резко вверх недостижимо неуловимо поранено но ранен был не только я собой были ранены и они и поэтому когда влетал я в ночной проём распахнутой фрамуги окна я понял что привёл на плечах их и из какого-то уже непонятного мне угла они меня выследили

не входи без стука не очнёшься от памяти золотое моё тихо сердечный приступ надёжное захоронение а никто не просил ведь приходить за мной гоняться как дураки а вот схотелось им схотелось схотелось а у меня за пазухой огонь был который всегда вечный мой огонь в том тогда доме из каменных стен с открытой по ночам фрамугой большого стеклоокна у меня там много чего мало ли что а вот схотелось вишь ли им вынь да положь оправдание да чтоб не страшно не страшно было более моё существование сейчас сейчас оно сложится успей распихивать по дырявым невыдерживающим карманам кошенька мур мур спала и кошенятку на ту пору стерегла тоже мур-мур я влетал всегда тихо разумно в ночи без шороха ага а там ещё ещё и ещё живой твари по паре если зажечь свечу в уголке по углам побегут мышки-норушки и одни даже летучие побегут натягивая за собой ниточки-паутинки раз попадёшь не выпутаешься будильник не поможет а два окна умеют смотреть жерлами пулемётов внутрь и если что не так их можно бояться они нацелены в темя но можно чтобы боялись они или не боялся никто а так ходить по полу комнаты как будто всем на всех наплевать только мышки по стенкам плетут плетут узор как бы не заплели совсем до утреннего солнца сейчас вырваться а ещё бывает идут поезда огромные неодолимые заполняя собой всё пространство комнаты и тогда надо обязательно надо невзирая на число месяц и год плотно вжаться в стену чтобы не зарезало насмерть скрежетом железных рельсов это страшная мука – поезд в комнате а вы рвётесь рвётесь ко мне а ну как возьму да пущу не боись не пущу мне не велено и вас тоже бывает жаль хоть вы и продолжали расстреливать меня даже на пороге уже моей комнаты и могли кошеньку разбудить глупышьё а ещё когда бывает подвала извилист ход вывернет вывернет уже вдруг совсем кажется к солнышку глядь-поглядь а это же жерло жерло самого глубокого из в мире кратеров это добровольная нисходителям высокая жаркая заводская труба и надо ага надо прямо туда придумаешь тоже тогдаи спасательные отряды из весенних проснувшихся ёжиков и самого себя не дожившего самую малость самый чуть-чуть а когда на окнах закрываются ставни тогда пулемёты бессильны хитрые ставни внутри этого вашего новокаменного дома пулемёты даже мои уходят на покой а вы неугомонные не могли и не могли никак оставить мой дом и тогда я сидел прямо на полу смотрел как спи кошенька и кошенёк как мышки по стенкам идут думал не случится ли паровоза и почувствовал как внутри где-то я начинал беспокоиться они не отстанут теперь понимал теперь я хоть я им и говорил про себя и думал чтобы они тихо ушли а они не уходили и я чувствовал как в них нарастал страх нехороший недобрый заразительный они прислали человека какого-то который как-то попал на балкон и теперь говорил что-то с глазами занавешенными страхом он говорил что- то мне а я смотрел и слушал и не мог понять и он смотрел когда говорил нехорошо быстро смотрел по сторонам они в кроватках спали все и ёжики тоже а я сидел на холодном полу и не мог их прикрыть я понял потом он хотел чтобы я вышел а я встал подошёл к окну там много всяких стволов оружия нацеленных и я сказал что не выйду и чтобы он говорил тихо а то разбудит ещё кого-нибудь а он сказал что сейчас тогда разбудит всех а не кого-нибудь и что я могу и не выходить всё равно теперь гнезду крышка его слова были ломкие какие-то и непонятные а в мне от них глухая животная боль глубоко в животе какая-то тяжёлая и восходящая боль как ледяное пламя как в ту минуту меня будто сковал мороз я сел как вмороженный снежный ком глыбой на пол и через тяжёлые очень тяжёлые веки посмотрел на окна там где-то неповторимо далеко начинался рассвет и небо серело за окнами и в окне не было уже того человека и я животом утробно почувствовал что они сейчас ударят ударят больно и одним большим разрывом сразу на всех я тогда подобрался в холодный замёрзший клубок и через мгновение очнулся ярким огнём оживших под веками глаз и поднял голову и без усилий открыл веки возможно восход состоялся раньше возможно задержалось мгновение но когда я поднял веки я сразу увидел солнце и тишина утренняя солнечная тишина вокруг все в доме спали ещё а я сидел на покрытом инеем вокруг меня полу я встал и подошёл к окну иней под стопой растаял и испарился вмиг а за окном было очень совсем нехорошо они увозили искорёженный огнём металл и уносили мёртвых людей в солдатских и не совсем формах я закрыл глаза тогда и мне показалось что я вижу ночь глубокую непроницаемую ночь моя единственность и моё одиночество пришли за мной они отходили на второй рубеж и из ближайших домов проводилась спешная эвакуация когда больше не осталось ночных моих жителей в свете дня и когда проснулись кошенька с кошеньком рядом не оставалось уже никого и весь стал больше не мир а одна непрерывная круговая линия фронта и я знал что теперь точно уже не оставят они меня никогда они только мучаются с мыслями и боль занозой сидит в их головах это так начиналась блокада кошенька ничего она сказала что выдержит и пошла из дома за хлебом а они взяли и думали что меня нет а я обиделся и тех кто её взял просто не стало искали их потом как дураки и не нашли кошенька вернулась и сказала что ничего что всё равно выдержит только ни хлеба ни молока теперь не принести я сказал что у соседей с эвакуации осталось но она сказала что это нехорошо совсем нехорошо совсем и я понял и стал согласный и тогда я по ночам летал в дальние страны за всем хоть и носить когда летишь почти невозможно тонны веса крупинки в необъяснимые тонны веса а кошенька ждала и от голода только мур мур спи кошенёнок кот пошёл за молоком а котята босиком а они всё готовили свою кучу-бучу засратую всё мыслились в своих головах я видел их позиции когда возвращался из дальних стран по ночам и я думал я бился и очень очень сильно жалел когда видел кошеньку у колыбельки что не могу научить не могу научить так так летать так летать чтобы далеко далеко далеко чтобы через головы их неразумные в недостижимые им не ведомые дали чтоб туда где можно свободно летать и приносить с неба знания и пользу а они тогда тоже ага сподобились я это надумал не надумал как извечный всегда тугодум а они уже тут как тут прыг-скок прыг-скок убогой мыслишкой с пенька на пенёк да вам же за прицелами не видно уже ничего да такой же я как и вы тёплый и живой и не надо меня убивать а они всё прыг да скок прыг да скок ну и конечно новация это массированый как будто в этом дело арт и авианалёт как будто чем если больше убивать тем лучше тоже мне садовники головы вы садовые а не садовники и добезобразничались рядками рядками рядками их ложил когда заметил непорядок как будто лёгкий почти неощутимый укол в правое предсердие я обернулся кошенька тихо качала колыбельку и тоска древняя моя древняя тоска на её тихом печальном лице она же и умерла бы так я чуть не задохнулся тогда в своём страшном о четырёх стенах сердечном приступе я успокоил как мог мир и сказал тихо я буду ждать тебя буду ждать как обещал и кошенька тогда поняла