— Конечно, — скажет читатель, — все это так. Но ведь неудобно. Я не пошлю, а он другому даст телеграмму. И получится, что я плохой, а тот хороший.

А давайте объединимся. Давайте, пока есть время, создадим общество… Как бы его покрасивее назвать? Скажем, «Общество не отвечающих на августовские телеграммы», а? Если все мы будем вместе, то кто нас упрекнет?

Однако и теперь отдельные голоса раздаются.

— У меня дочка на курорте отдыхает! — горюет один товарищ. — Что же ей, пешком до института идти?

— А вы, — скажем мы такому товарищу, — очень отдыхали, когда в студентах были? А кто вагоны разгружал на Курской дороге? И ничего, между прочим, специалист получился. А девушке очень полезны прогулки пешком.

Нет, давайте все-таки объединимся. Соберем средства (хотя бы те, что хотели кому-то послать) и купим один большой дирижабль. Может быть, даже на несколько дирижаблей хватит. И полетим будущей весной к теплому морю. Вы представляете, как нам удобно будет? В очередях за билетами не стоять. В Якутске не садиться. А на побережье оболочку дирижабля можно использовать как навес от солнца. Или даже как большую надувную лодку. Всем нам будут завидовать.

И деньги на обратную дорогу ни у кого занимать не придется.

Записывайтесь в «Общество не отвечающих на августовские телеграммы!»

Видите, как вопрос ставится — в долг не давать. И даже непонятно, осуждает автор фельетона Б. Александров эту позицию или наоборот, горячо ее пропагандирует. А тот факт, что напечатано это через полгода после описываемых событий, никакого значения не имеет — магаданцы и раньше со своими деньгами расставаться не любили.

Однако к чести Анны Ивановны нужно сказать, что колебания ее длились не так уж долго. Она вдруг вспомнила, что есть у нее небольшая заначка — как раз в пределах требуемой суммы, и вручила ее Вере Васильевне, предварительно написав на бумажке вид, размер и цвет требуемых вещей, а также устно выразив пожелание не переплачивать особенно. Всю эту суету Вера Васильевна еле вытерпела. Она только твердила про себя: «Ну, погоди!» — и прибавляла одно-другое слово, характеризующее Анну Ивановну с отрицательной стороны. А в чем та виновата, позвольте спросить? В том, что деньги ей дает? Что о внучке заботится? Так не бери ты ее деньги — все равно ведь ничего не купишь. И нечего ругаться.

Тут автор должен признаться, что с некоторых пор поведение Веры Васильевны его все менее и менее устраивает. И хотя я радовался сначала за нее и желал ей всяческого счастья, но теперь смотрите, что происходит. Зазнайство появилось — профессорша! Обещанные вещи покоя не дают — жадность обуяла. А какое она на них право имеет? Мужа бросает, что само по себе уже нехорошо. Да и просто мошеннические мысли приходят в голову — паспорт, например, потерять. К государственным тайнам — в виде строго секретных чертежей — интерес проявляет. А про то, как она обманула добрейшую Анну Ивановну, я уже и не говорю — все это на ваших глазах было.

А ведь скромная, хорошая женщина была. Вот и пожалей такую, пожелай ей хоть немножко счастья — и, видите, сразу совсем другой человек появился: алчный, зазнаистый и с уголовными наклонностями. Эту мысль я просто боюсь продолжать, потому что морализировать начну — вот, мол, к чему незаслуженное счастье приводит. Пусть читатель сам про это думает. Автор ему ничего навязывать не собирается. Да и некогда мне. Мне бы теперь только за Верой Васильевной успеть, раз она такую бурную деятельность развила.

От Анны Ивановны она направилась домой, захватила остальные деньги и сразу к Тоне. А та обедом занимается, взяла деньги и как будто не спешит.

— Где достала? — спрашивает. — Неужели Виктор дал?

— Как же, он даст! От него только двадцать, чтобы Игорю послать, остальные у людей взяла.

— Значит, не жалко тебе неродного? Сын бы был, послала бы.

— А это не твое дело. Ты чего время тянешь? Ехать ведь надо.

— Это куда?

— На Палатку. Разве можно такую сумму шоферам доверять?

— Ну и поезжай.

— Так у меня печень. Мне трястись нельзя. Съезди, пожалуйста, а?

— А Павлика с кем оставлю? Ленка только вечером придет.

— Да я посижу, ты только поезжай сегодня.

Тоня еще немного поартачилась, но собралась и пошла.

— А ты шустрая, — сказала ей Вера Васильевна на прощание. — Небось Аркадий тебе понравился, если так за него хлопочешь. К вечеру-то вернешься?

Палатка от Магадана не ближний свет, восемьдесят семь километров, да еще по дороге, которую уже не первый год бетонируют, так разворотили, что и не проедешь. Но к шести Тоня вернулась.