Сунув последний кусочек хлеба в рот, она в очередной раз удивилась тому, как цыган сумел уговорить жену пекаря расстаться с хлебом. Некоторое время Лине изучающе рассматривал Дункана, пока он не облизнул губы. И вдруг на нее снизошло озарение — она поняла. Ведь, в конце концов, именно так он добился того, что ему было нужно, и от нее.

— Вы поцеловали ее.

Он едва не подавился хлебом.

— Что?

— Жена пекаря. Вы поцеловали ее. Вот как вы получили хлеб.

На губах его заиграла ленивая улыбка.

— А почему вы так думаете? — поинтересовался он, изогнув бровь.

— Как еще вы могли удержать ее, чтобы она не завопила о помощи, взывая к мужу? — Лине с важным видом скрестила на груди руки, совершенно уверенная в своей правоте. Но, тем не менее, она не могла избавиться от некоторого раздражения, наполнявшего ее, как нитки шерсти в ворсовальной шишке[9].

Дункан пожал плечами, и прядь волос соблазнительно упала ему на лоб.

— Может быть, я угрожал ей, — предположил он.

Но она-то знала лучше.

— Вы поцеловали ее, — с видом обвинителя заявила Лине.

Он медленно слизал последние крошки с ладони.

— Вы ревнуете.

— Ревную? — взвизгнула она. — Не говорите глупостей. — Она сцепила пальцы, чувствуя, как щеки заливает предательский румянец. — Вы видите... всего лишь мое отвращение.

— Отвращение? — ухмыльнулся он, и глаза его заблестели. — Сомневаюсь, что жена пекаря нашла меня отвратительным.

Она готова была взорваться от ярости. Каким самоуверенным наглецом выглядел цыган, взирая на нее сверху вниз с чувством превосходства на искривленных улыбкой губах, губах, которые еще, должно быть, хранили поцелуи Матильды... Будь он проклят, она не хотела думать о нем. И она не собиралась позволять ему вывести себя из равновесия.

— Жена фермера, — заключила Лине, сложив руки на коленях, — без сомнения, привыкла к грубым крестьянским объятиям.

Он заливисто расхохотался.

— Теперь это «грубые». Мне кажется, вы меня оскорбляете, миледи! — Вдруг он обернулся и посмотрел на нее с интересом, от которого ей захотелось убежать и спрятаться. — М-м, так вы думаете, что я был груб с ней?

Он подошел к Лине.

В мгновение она вскочила. «Неужели конюшня всегда была такой узкой, здесь так мало места!»

— Мне все равно, как вы с ней себя вели.

Он подошел ближе еще на шаг.

— А мне кажется, вам не все равно, миледи. Еще как не все равно.

Она сделала отчаянную попытку заставить его опустить глаза, состроив гримасу презрительного пренебрежения. Но куда ей было тягаться с этими страстными синими глазами, под взглядом которых она растаяла, как масло на свежеиспеченной булочке. Она быстро перевела взгляд на солому у него под ногами.

— Собственно говоря, — добавил он, подойдя к ней так близко, что она чувствовала тепло его дыхания, — я думаю, что вам... самой понравились эти грубые объятия.

Должно быть, Дункан догадался, что Лине попытается ударить его за эти слова, потому что его левая рука метнулась и перехватила ее запястье, прежде чем она смогла ее поднять. Через мгновение он схватил ее за другую руку. Лине оказалась в ловушке.

Время остановилось, когда он вперил в нее туманный, поддразнивающий взгляд. Целую вечность он изучал ее, внимательно разглядывая лицо, запоминая каждую деталь, пронзая ее насквозь, словно собираясь заглянуть в самую душу. Затем, рассмеявшись, он отпустил ее.

Она сделала глубокий вдох. До этого момента она не чувствовала, что перестала дышать, и не замечала, что, когда она улыбается, в уголках его глаз собираются такие симпатичные морщинки.

— Вы, Лине де Монфор, — сказал он, — боитесь меня.

Она потеряла дар речи и не нашлась, что ответить.

Он покачал головой.

— Вы, которая так храбро оскорбила Эль Галло в доках и осмелилась бросить вызов самому Сомбре, вы боитесь... грязного цыгана.

— Я не боюсь, — шепотом возразила она, в глубине души признавая, что это правда.

— Ведь вы стараетесь держаться от меня подальше. Вы делаете вид, что это от отвращения, но я так не думаю... — Он покачал головой со своей издевательской вежливостью.

— Я в самом деленахожу вас отвратительным, — заявила она. Но заставить себя посмотреть ему в глаза после этих фальшивых слов, даже когда черная прядь снова упала ему на лоб и в синих глазах засияла насмешка, она не могла.

Лине не ожидала, что после сказанного он рассмеется так искренне и весело, от души.