Потом дыхание у нее замерло, тело оцепенело и руки, покоившиеся на его плечах, сжались в кулаки. Он потер своим пульсирующим членом по ее набухшей плоти и внимательно вгляделся ей в глаза, чтобы увидеть момент, когда она пересечет порог желания.

Наконец на ее лице появилось знакомое выражение горько-сладкого изумления. Дункан приподнял и широко развел в стороны ее колени, войдя в нее в момент ее оргазма. Сам он кончил на удивление быстро, погрузившись в мир чувственных ощущений, чистых и ярких, как солнечный свет.

У Лине перехватило дыхание. Резкая непродолжительная боль, которая сопровождала ее оргазм, показалась ей не больнее булавочного укола, смягченного волнами экстаза, на которых она раскачивалась. Она зажмурилась. Перед ее внутренним взором распахнулись ярды самой красивой ткани — чистые, яркие цвета и узоры, которых она никогда не видела, ангельские одеяния, развевающиеся вокруг нее на пути в рай. Она потянулась к ним, но они ускользали.

Когда ее дыхание начало успокаиваться, цвета тускнели, становились мягче, отдалялись, медленно вращаясь перед глазами, и вскоре стали воспоминанием, движение стало успокаивающим бальзамом, отправившим ее в глубокий сон.

Дункан почувствовал, что его глаза увлажнились от нежности. Он погладил роскошный ореол волос своего спящего ангела. Никогда еще он не испытывал такого единения — тела, души, разума. Никогда еще он не ощущал себя столь сильным и беспомощным одновременно, отдавая ей всего себя без остатка и получая ее взамен. Даже сейчас он дрожал от какого-то священного страха.

Это было то, чего он ждал всю свою жизнь. Это была его правда, его сила, его судьба — дочь торговца шерстью, лежавшая под ним. Это была женщина, на которой он должен жениться.

Это был абсурд. Это шло вразрез со всякой логикой. Тем не менее с уверенностью пророка он знал, что их единение сегодняшней ночью связало их навсегда. Эта женщина приняла его в своем теле, в своем сердце, не зная ни о его богатствах, ни о данной ему власти. Она вручила ему свое величайшее сокровище, сокровище, которого он еще никогда не знал, — дар искренней любви.

Теперь он должен был сказать ей правду.

Он скажет ей, кто он. И он скажет ей, что отныне принадлежит ей.

К несчастью, как оказалось, ему придется подождать более подходящего случая. Его маленький ангел уснула, утомленная, без сомнения, путешествием, вином и любовью. Он решил, что хорошие новости могут и подождать.

Затем он снял со своего пальца фамильный перстень де Ваэров и бережно надел его на пальчик Лине — средний, ведущий к сердцу. Он улыбнулся, устраиваясь рядом с ней под покрывалом и прижимаясь к ее ягодицам своими бедрами. Он зарылся лицом ей в волосы, вдыхая аромат, который с этого дня будет освящать его сны.

Удовлетворенный, он закрыл глаза и позволил себе уснуть. Его жизнь стала упорядоченной, ветер дул в его паруса, и ничто не могло нарушить гладкое и безмятежное плавание судьбы.

Глава 14

Открыв глаза, Лине испугалась, подумав, что вновь оказалась на корабле. Комната сильно раскачивалась. Она вцепилась в край матраса и ради эксперимента высунула одну ногу из-под покрывала. Как только она смогла поставить ее на якорь, то есть на пол, качка прекратилась. Голова у нее раскалывалась, пока она, щурясь, вглядывалась в тени, пытаясь понять, где находится.

При тусклом свете прогоревших углей в камине она увидела, что лежит на матрасе в просто обставленной комнате. А потом, словно водопад, обрушившийся на нее, к ней вернулась память. Господи Иисусе, она спала с цыганом! Она отдала себя ему. Полностью. И охотно.

Все казалось сном. Но, тем не менее, его запах, перемешанный с ароматами дыма и кожи, впитался в ее кожу. Она облизнула губы. На них оставался мускусный вкус его поцелуя — воспоминание о соитии. И еще — она чувствовала себя... по-другому. Каким-то образом он изменил ее, подобно алхимику, превращающему свинец в золото. Ее тело и душа ожили в его руках. Он провел ее мимо голоса разума, перенес в звездные выси, о существовании которых она не могла и догадаться. Она провела дрожащей рукой по груди, по животу, спустилась ниже, туда, между ног, где было скользко и мокро от его семени и ее крови.

В камине затрещало полено, взлетел ворох золотистых искр, которые на мгновение напугали ее и осветили силуэт цыгана, лежавшего на матрасе рядом с ней. Он мирно спал на спине, сверкающие глаза были прикрыты пушистыми черными ресницами, невинный, как у херувима, рот немного приоткрыт. Но он вовсе не был невинным. А теперь и она.

Правда медленно вползла в ее сознание. Не имело значения что он открыл ей двери рая, не имело значения, как хорошо она чувствовала себя в его объятиях, она совершила страшный грех. Она, Лине де Монфор, леди по крови, известная торговка, уважаемый член Гильдии, позволила соблазнить себя цыгану. Цыгану — этим все сказано — без имени, без роду и племени, живущему за счет своего остроумия и по воле ветра. Цыгану без семьи, без титула, без профессии.