В глазах Лине застыли горькие слезы. Святой Боже, что она наделала? Всю свою жизнь она слушалась отца, повиновалась ему, не задавая вопросов, следовала его советам. Она была хорошей дочерью. Как же она дошла до такого? Святая Мария, она нарушила самую суровую его заповедь. Она отдала себя простолюдину.

В конце концов, материнская кровь взяла в ней верх, убивалась она, та самая крестьянская кровь, которая вскипала при виде любого мужчины. Она больше не леди, и никогда не была ею. Она только обманывала себя. Она имела не больше права называть себя леди, чем считать простое полотно шелком. Она нала жертвой того самого дьявола, о котором предупреждал ее отец, предала лорда Окассина, предала его титул и любовь. Одним безответственным поступком она свела на нет годы его беззаветного служения ей.

Лине подняла дрожащую руку, чтобы смахнуть слезу со щеки, и заметила кольцо у себя на пальце. Шмыгая носом, она поднесла руку к неясному свету из камина, чтобы осмотреть его.

Оно было серебряным, богато инкрустированным и тяжелым. Судя по тому, что волчья морда, искусно вырезанная на нем, была изрядно потерта, оно было старым, возможно, даже древним, но при этом странно знакомым.

Сердце у нее сбилось с ритма, когда она поняла, что оно означает. Должно быть, это цыган надел его. Для простолюдина такой простой жест был сродни женитьбе. Он вверял ей себя.

Словно обжегшись, она сорвала кольцо и швырнула его на пол. Оно сверкало ей издевательской улыбкой. Зажав рот рукой, чтобы заглушить всхлипы, она поднялась и ничего не видящими глазами принялась искать одежду.

Она поступает правильно, говорила себе Лине. Она делает то, что должна сделать. Она должна мыслить разумно. Только так можно было избавиться от боли.

Замок де Монфор должен быть уже недалеко. И хотя у нее не было причин полагать, что семья отца признает ее, не говоря уже о том, чтобы принять, это была ее единственная надежда. Если она уйдет сегодня же ночью, когда люди Эль Галло меньше всего ожидают этого, у нее будет шанс добраться до замка де Монфор к следующему полудню живой и невредимой. Ей понадобится подходящая одежда, подумала она, смахивая слезу со щеки. Она не может появиться у ворот де Монфоров, одетая, как... простая женщина. Ее губы задрожали, и она закусила нижнюю губу.

Она сильная. Она сможет сделать это.

Ей понадобятся деньги. У цыгана где-то должны быть деньги. Она начала рыться в его мешке. Лине решила, что не совершит преступления, если украдет у вора. Но денег там не было. Она дважды проверила карманы его куртки, она прощупала каждую соломинку матраса в поисках серебра.

Но ничего не нашла. Или он спрятал его так надежно, что даже сборщик податей не отыскал бы и монеты, или же он сказал ей правду и у него ничего не было.

Когда она почти утратила надежду, ее взгляд привлек тусклый блеск металла — кольцо со скалящейся волчьей мордой. Оно было сделано из серебра, увесистое и вычурное. Продав его, она сможет купить подобающую леди накидку, она была уверена в этом.

Мгновение, показавшееся ей вечностью, она терзалась угрызениями совести. Цыган подарил ей кольцо в знак своей привязанности. И продать его...

Быстро, чтобы не поддаться уговорам собственной совести, Лине подняла кольцо с пола и сунула в кошель. Потом она в последний раз взглянула на цыгана. Ее метания по комнате раздули умирающее пламя в очаге, которое теплым светом озарило половину его лица. С другой стороны его омывал лунный свет, падающий в комнату сквозь узкое окно. Он был красив. Правильные черты лица, выдвинутая вперед челюсть, высокий лоб — все это, казалось, опровергало его крестьянское происхождение. И сладкий сон, в котором он пребывал, мешал предательству с ее стороны.

Но она была де Монфор. Она должна заботиться о фамильной чести, защищать имя своего отца.

Что же касается цыгана, то он оправится. Он принадлежит другому миру, миру крепкого эля и твердого сыра, миру залатанной шерстяной одежды и свиданий в стогу, миру скоротечных и договорных браков. Без сомнения, не пройдет и года, как он обручится с какой-нибудь молочницей, сказала она себе, и совсем скоро у него родится сын. Было бы глупо с ее стороны жалеть — его или себя. Она снова вытерла предательскую слезу и повернулась, чтобы уйти.

На цыпочках шагая к двери, она вдруг поняла, что цыган неправильно истолкует ее уход. Он проснется, увидит, что ее нет, и начнет беспокоиться. Он может подумать, что ее похитили пираты. Зная цыгана, можно предположить, что он ни перед чем не остановится и будет искать ее, пока не найдет.

Лине не могла позволить ему поступить именно так. Она не могла встретиться с ним лицом к лицу после того, как предала его. Если он ее найдет, ей придется сказать ему, что она не питает к нему никаких чувств. И он сразу же увидит ложь в ее глазах. Нет, она должна сделать так, чтобы он не смог последовать за ней.

Если бы у нее было время и он умел читать, она оставила бы ему послание, в котором объяснила, что с ней все хорошо, что ему не нужно о ней беспокоиться, а просто дальше продолжать жить своей жизнью и... и что? Забыть ее? Не для того он пересек море и половину Фландрии, чтобы отправиться восвояси без всякого объяснения.

Ей придется пойти на решительные меры и побеспокоиться о том, чтобы он не смог последовать за ней.

Порывшись в мешке с припасами, она нашла то, что ей было нужно, — толстый кожаный шнурок, которым перевязал пакет фермер-пекарь. Воспользовавшись кинжалом цыгана, она разрезала его на четыре части. Вздрагивая от страха и малейшего шума, она осторожно обвязала его руки и ноги. Он все еще спал, поэтому она привязала свободные концы к ножкам кровати, закрепив каждый ткацким узлом.