— Буду доклад делать — все узнаешь!

— Цифрами всем глаза залепишь? Я не о том болею — я не меньше твоего хочу о нашем достатке думать. А тебе невыгодно, чтобы люди все знали, чтобы все хозяйство на виду было.

Аникей снова сидел на стуле, чуть откинувшись на спинку, и, щурясь, с ухмылкой слушал Дымшакова.

— Ворожнев мне говорит, что Аникея сам райком рекомендует и потому, мол, мое дело маленькое — слушать, что велят в райкоме, и баста. А я Лузгипа получше райкома знаю, и неплохо, если бы райком нас сперва послушал, а потом уж советовал. А ежели он для Коробипа такой хороший — пусть возьмет его к себе, а нас от него освободит! Я так считаю!..

Егор замолчал, и Мрыхин, словно только и дожидавшийся этого момента, забренчал по графину пробкой.

— Ну, погорячились немного, и ладно! — сказал он.— Всякое бывает, на то она и критика, чтоб, значит, никто не дремал. Завтра прошу всех без опозданий явиться на собрание и держать нашу линию. А ты, Егор, должен подчиниться большинству — на то и есть в партии дисциплина. Объявляю бюро с активом закрытым.

Это было сделано так быстро, что Егор оторопел. Он бросился было к столу, за которым сидела Ксения, но голос его потонул в общем гуле. Все встали и начали выходить из комнаты.

— Чисто сработано! — Егор задыхался, воротник рубахи показался ему тесным.

Ксения в упор, не мигая, смотрела на него. Губы ее были сжаты с непреклонной суровостью. Тогда Егор метнулся назад, схватил за руку выходившего из комнаты Прохора Цапкина.

— Разве я неправду говорил, скажи — неправду? Прохор отвел в сторону глаза и ответил с загадочной неопределенностью:

— Получилась, брат, сложная структура жизни!

Он любил ошарашить непонятными словами, особенно когда хотел уйти от прямого ответа. Но от Егора не так легко было отделаться.

— Ты что, считаешь, что мы с тобой должны и дальше Аникея терпеть?

— Это смотря но тому, в какой плоскости вопроса к нему подходить,— туманно и многозначительно ответствовал Цапкин.— В одном разрезе он будто и не совсем, так сказать, соответствует, а в другом разрезе — заменить-то его ведь некем. Вот какая выходит стратегия!

— Умный ты мужик, Прохор, а вечно дураком прикидываешься. И не надоело тебе комедь ломать?

Дымшаков сплюнул и пошел навстречу Ч.еркашиной, мерявшей небольшими шажками коридор. Она, видимо, ждала его и, порывисто сжав его руку, горячо зашептала:

— Я так и знала, что ты ему все выскажешь! Я тоже против выступала, но и десяти слов не дали сказать — рот заткнули!

— Что ж ты в молчанку играла, когда я говорил?

— Да ведь мы уже все проголосовали, как же можно орать попусту, когда провели так, что не подкопаешься? Мы же в партии, Егор, и должны подчиняться ее дисциплине.

— Можешь считать эту шайку-лейку за коммунистов, а для меня они обманом в партию пробрались и обманом в ней держатся, и надо огнем выжигать эту погань!..

— Что же ты один сделаешь?

— А я не один, а вместе с партией и народом буду с ними намертво драться!.. За что же люди нас коммунистами считают — чтобы мы их интересы предавали, что ли? Не будь мокрой курицей, Катерина!.. Помни, что люди тебя здесь не в ларьке торговать поставили, а Советской властью выбрали!

Он отмахнулся от подавленной его насмешками женщины и снова вернулся обратно в комнату, где за столом, низко склонясь к бумагам, сидели Мрыхин и Ксения.

— Всегда вот так,— словно рассуждая с собой наедине, тихо проговорил Егор.— Когда надо поддержать — в рот воды наберут, а потом лезут, руки жмут, вроде заодно с тобой думают...

— Это ты о ком? — подняв голову, спросил Мрыхин.

— О ком? — Егор помолчал, не испытывая никакого желания называть Мрыхину имя Черканганой, так как это могло не только повредить ей, но и означало навсегда потерять ее, отбросить от себя.—А не все ли тебе равно? Сам-то ты во сто раз хуже! Без Лузгина пальцем пошевелить боишься, такой он на тебя ошейник надел — на шаг не отпускает.

— Вот видишь, Ксения Корнеевна,— разводя руками и делая обиженное лицо, оказал Мрыхин.— На всех бросается как бешеный! В райкоме меня упрекают — мало, дескать, работаем мы с ним, не разъясняем, а попробуй скажи ему что — он сразу на дыбы становится.

— Тоже учитель нашелся! — Егор не скрывал своего презрительно-насмешливого отношения к парторгу.— Сперва на себя погляди! Выл, мол, когда-то и мастером неплохим, и человеком честным, пока не стал горло водкой заливать. За то и терпит его Лузган, что он своего голоса не имеет и за пол-литра душу черту-продаст.

Мрыхин сгреб со стола бумаги и, не попрощавшись с инструктором, как ошпаренный выскочил из комнаты. Егор дрожащими пальцами скрутил цигарку и закурил.

— Какой вы несправедливый и злой, Егор Матвеевич! — пристально глядя на родственника, проговорила Ксения,