— Зато ты больно добра! Все силы кладешь, чтобы самого подлого человека на первое место опять посадить. Разве тебя партия за этим сюда послала?

— Я, Егор Матвеевич, свои обязанности знаю,— как можно суше ответила Ксения, точно боялась, что Дымшаков оскорбит и ее.—Если вы считаете, что я веду себя здесь не по-партийному, то ваше право написать об этом в райком!

— Кому писать-то — Коробину? — Егор нехорошо осклабился.— Я еще сказку про белого бычка не позабыл! Пришлют вместо тебя другого толкача, и все начинай сначала...

Ксения была довольна, что бюро, в общем, благополучно кончилось, и теперь хотела, не вызывая в Егоре нового взрыва злости, успокоить его и уговорить правильно вести себя на завтрашнем собрании.

— Надеюсь, ты с утра никуда не уезжаешь? — спросила она.

— Один раз охмурил — хватит,

— Да нет, я совсем не хотела, чтобы ты куда-то уезжал. Можешь даже и на собрании выступить — покритиковать как следует Лузгина...

— А мне твоею разрешения не требуется,— по-прежнему непримиримо отвечал Егор.— Я сам знаю, что мне делать.

— Но не станешь жо ты теперь отводить его кандидатуру, когда все коммунисты решили его рекомендовать общему собранию?

— Все равно но буду я вам подчиняться. Ишь чего захотели!

— Да но мне, а товарищам по организации, большинству.

— Это ворожневская банда., что ль, большинство? Нет, большинства-то как раз ты и не увидела. Сдохну, а с ними меня в один сноп никто не свяжет! Да будь моя воля, я бы завтра их поганой метлой из партии вымел... Нет уж, племянница дорогая, ты меня не гладь — я не телок. Я про Устав тоже не забываю, но он мне велит, чтоб я на своем стоял и не давал гадам передыху!

— Это может кончиться для тебя плохо. Как бы билетом не поплатился.

— А ты меня не стращай, не ты мне его давала, и не тебе его отбирать. Пока живой хожу, от партии никто меня не оторвет, силы у вас не хватит.

Он поднялся, и они с минуту строго и отчужденно смотрели друг на друга. Все было ясно, но Егор еще почему-то медлил, не уходил.

— Что тетке-то сказать? — наконец решился спросить он.— Придешь ночевать к нам или нет?

— У меня еще есть дела, так что не ждите — я тут как-нибудь пересплю.

— Понятно,— протянул Егор.— Живешь вроде по Уставу, а через себя перешагнуть не можешь.

Только на улице, когда Егора обступила холодная морозная темь, он пришел немного в себя и, может, впервые с такой ясностью понял, что ничего не добился.

«Неужели больше ничего нельзя сделать? — подумал он, с тоской всматриваясь в огоньки деревни.— Так вот и опустить руки, признать верх этого жультреста? Ни за что! Пойду в каждую избу, скажу всем, что от них зависит, быть Лузгину у нас или не быть, всю ночь буду ходить, а своего добьюсь!»

Он сделал несколько шагов, пересекая наискосок улицу, бредя на первый в ночи огонек, но остановился. Нет, Егор, не дело ты затеял! Зачем тебе рыскать по избам и сговаривать людей против Аникея? Ты же коммунист, и негоже тебе нападать на него из-за угла, со спины — это он всегда крадется по жизни как вор, а ты бей его на виду у всех, по-честному. Не может быть, чтобы народ сам пошел против себя!

Он повернул назад и зашагал к своей избе. Анисья на стук быстро открыла, словно все время стояла за дверью и ждала его возвращения.

— А я недавно ребят уложила, насилу угомонились, пристали: где тятька, да и только,— говорила она, помогая Егору раздеться.— Изголодал, поди, совсем? Садись похлебай щей горячих, в загнетке томятся...

Она все поняла, взглянув в лицо мужа, но ни о чем его не спрашивала — сняла с него шапку, стянула разбухшие валенки, нарезала хлеба, достала из печки чугунок.

— Кормилица-то наша последние дни, видать, ходит, Егор,— тихо продолжала она, стараясь отвлечь мужа от тягостных мыслей.— Соломки ей давеча подложила, а она ровно все понимает, глядит прямо как человек — не поверишь!

Егор почти не вслушивался в голос Анисьи, думал о своем, черпал ложкой щи. А Анисья все говорила и говорила, пока он, словно отходя после лютого холода, не начал ей кивать. Она целый день пробыла без него, ей было что порассказать о ребятишках, о домашних делах, обо всем, что она думала сама.

Скоро уже Егор не пропускал ни одного ее слова, с нежностью смотрел на лицо жены и устало улыбался.

— Зря я с ума сходил, Аниска,— тихо признался он.— Опять Аникей наверху.

— Ну и леший с ним! Я наперед знала, что так будет, да тебя разве остановишь? А ты не горюй, хуже, чем было, не будет, а нам с тобой не привыкать, впервой, что ли,— за нуждой к людям не ходили, своей было хоть отбавляй. Эка невидаль!