Он умолк, удивившись, что у него так сильно забилось сердце.

Джорджия остановилась и безотчетно начала шевелить ногой мокрую опавшую листву. Наконец она подняла глаза и, едва заметно улыбнувшись, сказала:

— Хорошо. Я вам все скажу. Что вы хотите узнать?

— Прежде всего, как вы познакомились с О'Брайеном и что произошло дальше. А также все, что он вам когда-либо рассказывал о людях, которые сейчас находятся здесь. Если бы это не было так важно, я не стал бы спрашивать. Возможно, и для вас будет лучше, если вы наконец откроете то, что лежит у вас на душе, — добавил он с неожиданной теплотой.

— Это началось в прошлом году. Мы организовали экспедицию в Ливийскую пустыню. Кроме меня в ней участвовали лейтенант Галтон и мой родственник Генри Льюс. Для Генри это была первая экспедиция. Он был очень впечатлительный юноша, но приятный и покладистый. Мы хотели отыскать исчезнувший оазис Церцура. До этого уже неоднократно совершались подобные попытки, да и впредь они, конечно, тоже будут. Ведь оазис до сих пор не найден и, подобно легендарной Атлантиде, приковывает к себе внимание исследователей. В нашем распоряжении были две машины, пригодные для передвижения по пустыне. Кроме того, у нас были запасы продовольствия на два месяца, достаточное количество питьевой воды и горючего, поэтому экспедиция была больше похожа на увеселительную прогулку — так, во всяком случае, мы думали вначале. Не буду вас утомлять географическими подробностями — пустыни в этих краях похожи друг на друга, как близнецы. Кругом песок и солнце. И ничего больше. Разве что изредка попадется какой-нибудь оазис. И так — пока не доберешься к югу от Вади-Хавы. Вскоре наша так называемая увеселительная прогулка превратилась в страшное испытание: мы попали в песчаную бурю. Вообще-то эти бури не представляют особой опасности, но тем не менее сильно действуют человеку на нервы. Генри был очень напуган и даже стал заговариваться. Нам не надо было брать его с собой. Это была моя ошибка. Наконец он не выдержал. Когда мы с лейтенантом занялись вычислениями, Генри завел машину и ударился в бегство. Он хотел уехать домой. Галтон успел догнать его и вскочил на ступеньку машины. Но Генри, выхватив пистолет, выстрелил ему в живот. Потом он разразился каким-то сумасшедшим смехом и начал стрелять по канистрам с бензином и питьевой водой, стоявшим в машине. Ему удалось повредить пять из них. Я вынуждена была пристрелить Генри — другого выхода не было. Ему еще повезло — я поразила его в самое сердце, а Галтон промучился еще три дня, — тихо добавила Джорджия.

Найджел почувствовал, как у него защемило в груди. Он хотел сказать какие-нибудь добрые слова, но не нашел подходящих. А Джорджия между тем продолжала:

— Это случилось между Увейнатом и Вади-Хавой, приблизительно в ста тридцати километрах от последней. У меня был выбор: или продолжать двигаться вперед, или отправиться назад в Вади-Хаву и далее — на Кутум и Фашер. Караван должен был прийти только через несколько дней, а чтобы попытаться спасти Галтона, надо было как можно быстрее добраться до Кутума, откуда он мог бы быть переправлен самолетом в Хартум. И я решилась. Воды у нас уже осталось мало, а Галтону нужно было очень много. Ехать быстро мы не могли, так как он очень тяжело переносил тряску. Тем не менее нам удалось миновать Вади-Хаву, и я было подумала, что нам повезло. Но ошиблась. На следующий день мы добрались до степи, которая граничит с пустыней. На машине там пробираться было очень трудно — крутые холмы, жесткие кустарники и множество пересохших канавок. За час я могла проехать не больше пятнадцати километров, но и этого оказалось слишком много для Галтона. Поняв это, я остановила машину. Галтон предложил мне оставить его, а самой ехать дальше. Но как я могла! Ведь во всем этом была и доля моей вины. К тому же он был уже слишком слаб, чтобы уговорить меня. На следующий день его не стало. Кое-как мне удалось вырыть могилу и похоронить его. После этого я проехала еще немного. Питьевой воды осталось полканистры, а бензина — канистра… Вам не скучно все это слушать? — спросила Джорджия, помолчав. — Боюсь, что все это не имеет никакого отношения к вашему делу.

Найджел уверил ее в обратном, и Джорджия продолжала:

— Постепенно я начала беспокоиться все сильнее, так как воды осталось совсем мало. Ко всему прочему, внезапно сломалась задняя ось. Это случилось приблизительно в ста километрах от Кутума. Там, правда, были караванные пути, которые сокращают дорогу. В надежде наткнуться на один из караванов я выпила остаток воды и отправилась дальше пешком. Я не прошла и полкилометра, как оступилась на какой-то выемке и вывихнула ногу. Пришлось ползти обратно к машине. Ведь если меня будут искать, рассудила я, то легче найти машину, чем человека. Так прошел день, второй… не знаю, видели ли вы когда-нибудь человека, умирающего от жажды? Так вот, мне пришлось испытать это. И я не собиралась дожидаться мучительного конца. В свои экспедиции я всегда брала с собой яд — синильную кислоту. Ведь с его помощью проще всего свести счеты с жизнью. Там, у машины, уже начиная испытывать жажду, я не раз возвращалась к этой мысли, а потом вдруг услышала гул самолета. Сперва я даже не поверила себе, но потом убедилась, что в небе действительно летит самолет.

Я начала махать руками и делать всякие знаки и, когда самолет низко пролетал надо мной, увидела, что и пилот машет мне рукой. Прикинув, что ему понадобится часов десять, чтобы вернуться обратно и потом добраться ко мне на машине, я решила, что, пожалуй, вытерплю эти десять часов. Но пилот вообще не полетел обратно. Он начал кружить, словно выискивая место для посадки. Я подумала, что это только потеря времени. Даже ангелу не под силу было здесь приземлиться! Но Фергусу это удалось. Это был один из тех отважных и сумасбродных поступков, на которые был способен только О'Брайен.

Силы мои были уже совсем на исходе, но Фергус сразу принес мне воды из самолета, а потом начал чайными ложками вливать в меня коньяк. При этом он рассказывал еще какую-то непристойную историю о старой даме. Вскоре я заснула. А когда проснулась, было уже раннее утро и Фергус копошился у своей машины. Потом он приготовил завтрак и я узнала, как ему удалось меня найти. Я рассказала ему о себе и о своей семье. Родители мои умерли рано, единственным близким мне человеком был брат Эдвард. Фергус заинтересовался моей привязанностью к Эдварду и стал расспрашивать меня о нем подробнее. Сев на своего любимого конька, я рассказала о брате все до мельчайших подробностей. Я даже упомянула, что лето он обычно проводит в Ирландии, где жили наши родственники. Рассказывая это, я задала глупый вопрос, который, как ни странно, часто задается в подобных случаях. Я поинтересовалась, не встречал ли Фергус его там, словно Ирландия была не страной, а маленькой деревушкой. Фергус полюбопытствовал, где останавливается Эдвард. Я назвала Мейнард-Хауз в графстве Бексфорд, но оказалось, что О'Брайен плохо знает эту часть страны.

Потом Фергус предположил, что я буду чувствовать себя очень одинокой, когда мой брат женится. Я ответила, что Эдвард — старый холостяк, хотя однажды на самом деле Эдвард был сильно влюблен в кого-то в Ирландии, но девушка не ответила ему взаимностью.

У Фергуса появилось желание познакомиться с моим братом, и я сказала, что с радостью это сделаю, как только мы выберемся из этой чертовой пустыни.

О'Брайен тоже порассказал мне много интересного о своей жизни, но его истории были настолько малоправдоподобны и даже фантастичны, что я приняла его за второго барона Мюнхгаузена. Тем не менее он был непревзойденным рассказчиком. Я поинтересовалась его жизнью до войны, но он был нем как рыба. Сказал только, что не знал своих родителей и что работал в сельской местности.

Через пару дней он отремонтировал свой самолет, который немного пострадал при посадке, и мы поднялись в воздух. Видимо, Фергус все-таки не смог отремонтировать его как следует, потому что, когда мы приземлялись в Каире, самолет буквально пропорол брюхом всю взлетную полосу, так что мы оба ненадолго оказались в больнице…

— Очень благодарен вам за рассказ, — произнес Найджел, не найдя в этот момент никаких более подходящих слов.

— Пустяки. Я с удовольствием это сделала, — ответила Джорджия насмешливо, добавив затем: — Но я говорю серьезно, ведь я никому еще об этом не рассказывала. Теперь мне стало даже как-то легче на душе.