— А как вы в Отечественную воевали?

Старику больше не хочется говорить:

— Нужно, Ваня, поспать хоть маленько. Дело-то уж к полуночи. Да авось и ночка эта у нас с тобой не последняя.

Он ловится поудобнее на своей охапке лозняка, укрывается ватником и уже через несколько минут похрапывает.

Ваня тоже укладывается на мягких прутьях и натягивает на себя старенькое байковое одеяло, которое тетка заставила его взять с собой. Долго мальчик не спит. Видятся ему страшные немецкие пильчатые штыки, разрывы снарядов… Как хорошо, что дядю Федора не убили! Какой он хороший!..

— Ваня! Ваня! Ваня! — тормошит его на заре Федор Фомич. — Ваня! Вставай, а то я один пойду!

Сбросив с головы одеяло, Ваня видит бороду и улыбку старика, а за ним голубое-голубое небо и белые-белые облака. Мальчик вскакивает.

Сквозь кусты виден огонь, будто вырвавшийся из-за леса. Он так ярок, что надо скорей зажмуриться. Как славно!

Старый рыболов бранит себя:

— Проспал я, пес меня возьми! Самый рыбий час упустили!

Но беда не так уж велика, не все, как говорится, погибло. Старый да малый еще успевают поохотиться с кружками. Улов у них на сей раз небогат, ну, а все же настроение веселое.;

— До чего утро красивое! — радуется Федор Фомич.

А Ваня просто счастлив. Прощаясь, он мечтает:

— Дядя Федор, я всегда с вами буду ловить! И сегодня вечером!

— Нет, Ванюша. Сегодня мне дежурить. А завтра встретимся.

Завтра день опять погожий. После обеда Ваня спешит с удочками. Старика на реке еще нет. Мальчик даже рад этому: пусть придет, когда живцы уже будут наловлены. Он удит взабродку с островка и таскает пескаря за пескарем, сажая их в холщовую сумку, привязанную к поясу и наполовину опущенную в воду. Когда рыбкам там становится тесно, мальчик идет на берег и пускает их в лунку на отмели.

А дяди Федора все нет. Вот и солнце совсем низко — пора на озеро. Уж не заболел ли он?..

Но вот он, наконец! Ваня спешит на берег с рапортом. Встреча происходит возле лунки с пескарями.

— Здорово, молодец! — кричит старик и хохочет, даже приплясывает. — Как дела, птенец? — орет он во весь голос, хотя подошел вплотную.

Ваня растерян. Не глядя на своего любимца, он угрюмо отвечает:

— Живцов хватит. Нужно скорей ставить. Чего это вы опоздали?

— Вздумал выговоры делать? Как ты можешь мне так: «опоздали»! — передразнивает старик Ваню.

Тут только Ваня замечает, что лицо у Федора Фомича красно, глаза мутны, борода набок. Да он же и на ногах едва стоит!

Ваня разозлен и горько обижен. Он говорит чуть не со слезами:

— Вы пьяны! Не кричите на меня!

Но тот разражается еще сильнее:

— Молчи! Пришибу!

Со всех ног Ваня бросается домой. Он в ужасе от того, что делает человек, которого привык считать таким хорошим, которого так полюбил…

— Ты что ж, рыбак, дело бросил? Не случилось ли чего? — спрашивает удивленный дед. Тетка тоже волнуется.

— Ничего! Отстаньте!

Дед не унимается:

— Как можешь деду так грубить! Ну-ка говори, какая беда стряслась? Федор, что ли, напился?

— Он ругал меня, оскорблял… Он противный!

— Как ты смеешь таким словом его! Он постарше тебя вчетверо! А знаешь ты, сколько у человека горя? На старости лет один-одинешенек! Ну выпил, ну расходился маленько — ну и что? Ты подумай: придет, бедняга, домой — никто не встретит, не проводит. Каково это, если семья растерялась… Станет сердцу невтерпеж — вот человек и пьет. Хоть и скверно пьяное дело, да не тебе судить. А то «противный»! Как язык повернулся?!

Ваня ошеломлен: он же еще и виноват!

— Да он меня побить хотел!

— Небось, кричал «пришибу»? Это у Феди, как выпьет, первая речь, только он пальцем не тронет… Давай, парень, ужинать да спать, а то завтра косить на зорьке.

Дедова постель, как и Ванина, в сенях. И Ваня со своей койки слушает сладкий, веселый храп деда. Самому-то Ване не спится. Нет, он не признает, что не прав. И мальчику долго не дают заснуть новые, небывалые мысли: «Как же так? Дед сам говорит, что скверно пьяное дело, и сам же защищает! А если ему жаль такого человека, если знает, что у дяди Федора горе и тоска, так почему же не поможет? Ну хоть бы к себе позвал!» Трудно Ване разобраться во всем этом. Ему невдомек, что деду все недосуг, что за своими заботами люди нередко забывают о чужих бедах. Невдомек ему и то, что деду неловко слишком уж осуждать Федора Фомича: сам, бывает, тоже выпьет да и побузит…

Через неделю мальчик идет на реку, несмотря на уговоры тетки:

— Куда ты, полоумный? Гляди, какая туча заходит!

А туча действительно надвигается черно-синяя — можно испугаться. Впрочем, она погромыхивает пока еще как-то робко, и Ваня надеется: пройдет стороной. Тетку слушать? Вот еще!

Когда мальчик идет уже вдоль обрыва над рекой, туча накрывает — становится темно, как вечером. Вихрь треплет космы плакучих берез. Ване немножко стыдно, что сглупил, не послушался тетки.