И Ингрида повела себя соответственно. Да, понятно, что теперь нельзя кататься на машине… Хорошо, она согласна пойти с ним в яхт-клуб, если это так важно для Альберта, но пусть не надеется, что… Одним словом, надо успеть вернуться на последней электричке в Ригу… Простите, они не расписаны, и у каждого могут быть свои собственные секреты…

При виде маленькой открытой яхты, на которой Альберт намеревался покатать Ингриду, она надулась еще больше и заставила долго себя упрашивать, отказываясь перешагнуть с мостков на зыбкую палубу.

— Нашел чем заменить венецианскую гондолу, — смеялась она над парнем, высокомерно посматривая, как он пыжится, отталкиваясь багром и стараясь вывести яхту на открытую воду.

Но и посредине реки ветра не было. Вперед их несло только течение.

— Когда подойдем ближе к морю, будет лучше, — Альберт старался сохранить спокойствие и не нервничать, хотя чувствовал, что слова падают в пустоту.

Они не виделись с воскресенья. Хотелось использовать эту прогулку, чтобы побыть наедине, поговорить, но уже с самого начала все шло наперекосяк.

Ингрида пошевелила несколько раз румпелем и капризным голосом избалованного ребенка посетовала:

— И что за удовольствие? Сиди жди, когда подует…

— Зато нигде так не почувствуешь природу! — Благоразумно было бы пропустить ворчание мимо ушей, но Альберт принялся разглагольствовать. — Сейчас еще не так, а вот когда настоящий шторм, и ты с глазу на глаз со стихией; один на один борешься с ней. Достаточно неверного движения, и уже ты за бортом пускаешь пузыри, — он даже не заметил, как стал повторять почти слово в слово излюбленные аргументы Вариса.

— Послушай, ты что — теперь всегда будешь таким чувствительным? — Альбертова тирада оставила Ингриду равнодушной. — Еще в воскресенье ты собирался свозить меня в Таллин или в Палангу, а теперь вдруг хочешь, чтобы я восторгалась развлечениями неандертальцев… Может, я не такая утонченная натура, как ты, но мне больше по душе лошадиные силы и джаз. Как в той песенке, — и Ингрида стала тихонько напевать:

— Когда на Ригу опускается вечер…

Незаметно налетел ветерок. Паруса забрали, яхта стала разгоняться и вскоре вполне резво заскользила по реке.

Растянувшись на палубе, Ингрида окунула руку в воду. От ее растопыренных пальцев сразу протянулись пять бурунчиков. Мигом испарилась вся ее ершистость и желание во что бы то ни стало уязвить Альберта. Конечно, дороги их должны разойтись, но почему это должно произойти сию минуту, а не завтра или послезавтра. Этот чудесный вечер навевал ленивую истому, в которой всегда растворялись самые возвышенные замыслы девушки.

— Мне страшно, Инга, — заговорил Альберт. — Пойми, я нигде больше не нахожу себе покоя.

Ингрида вздрогнула, как от холодных брызг. Если сам напрашивается, пусть и винит себя самого! И она сердито бросила:

— Если ты и в самом деле такая размазня, то поворачивай домой и сегодня ночью вывези и брось машину где-нибудь в тихом закоулке, а потом ползи с повинной к мамаше, спрячься у нее под юбкой…

— Если б только в этом все было, — вздохнул Альберт. — Вчерашняя заваруха на вокзале… А что мы с тобой будем делать без машины?

— Наконец-то ты и про меня вспомнил! Возможно, до тебя даже дошло, что мне грозит по твоей милости…

— Потому и начал этот разговор. Нам надо вместе придумать.

— Ты начинаешь мне надоедать… Смотри! — воскликнула Ингрида, увидев ракету. — Что сегодня за праздник?

Это была ракета сигнала тревоги с павильона на берегу.

— Какой-нибудь флотский офицер приехал в отпуск и празднует встречу со своим семейством, — безразличным голосом произнес Альберт, которого сейчас больше заботили собственные невзгоды. — Что делать? Скажи… Помоги мне, Инга!

— На твоем месте я еще раз поговорила бы с Петером, — ответила Ингрида. — Он всегда знает, что делать.

Альберт молча переменил галс и потравил шкот… На берегу, словно перепуганные светляки, метались лучики карманных фонарей, завывали сирены милицейских машин, лаяли служебные собаки.

Нет, Петер ему не советчик! Человек, который сам того гляди загремит в тюрьму, в лучшем случае может подсказать еще какой-нибудь сомнительный номер, передышку на час, на день или на неделю. Но после последней бессонной ночи Альберт больше не стремился к такой кургузой свободе. Ему хотелось жить обыкновенно — так, как жили остальные его одноклассники. Готов был нести все тяготы этой жизни — готовить уроки, заниматься в кружках, ходить пешком. Только от Ингриды он не откажется, даже против воли девушки. И лучше сейчас помалкивать о своем намерении. Она расценила бы это как малодушие, хотя Альберт сознавал, что, наверно, впервые в жизни решился поступить как настоящий мужчина.