Создавалась патовая ситуация. Селяне не могли взять города штурмом, горожане были бессильны разогнать куда более многочисленных осаждающих. И тех и других поджимало время. Селянам пора было собирать скудный в этом году урожай, засуха поставила под вопрос выживание многих, а не собрать хлеб – означало умереть зимой от голода. У горожан дело с продовольствием обстояло еще хуже, прошлогодние запасы подходили к концу, а на новые в сложившихся обстоятельствах рассчитывать было глупо. Продовольственный вопрос также подталкивал всех к скорейшему прекращению войны. Вариант «Мужественно перемерли с голоду» не устраивал никого.

Конечно, ходили среди осажденных разные слухи о скором приходе огромной королевской армии, о противоречиях в стане врагов, о движении на юг литовского войска… однако разумные люди в них не верили. Поэтому при появлении среди осаждающих казацких отрядов с известными атаманами немедленно начинался переговорный процесс. Нигде он не завершился быстро, уж очень жесткими были выставляемые казаками условия. Смерть для особо ненавистных панов и арендаторов, изгнание с ограблением для евреев и католиков, рабство для униатов. Впрочем, последние были везде в меньшинстве, и их судьба, по большому счету, никого, кроме них самих, не волновала. Православным панам готовы были предоставить свободный путь в Россию.

Для быстрейшего освобождения территории от всех инородных элементов католических ксендзов и иудейских раввинов приглашали в Киев, на переговоры, гарантируя свободный проезд заложникам. Проезжая по ранее польской, а теперь казацкой земле, те могли убедиться, что никаких других шансов уцелеть, как договориться, у них и их подопечных нет. Встреча с воинами, попавшими в плен во время сражения у Днепра, из войска Николая Потоцкого убивала надежды на освобождение окончательно. Католикам оставалось соглашаться на плен с правом выкупа, почти у всех были родственники в Польше или Литве. Евреям – на изгнание, далеко не первое в истории их многострадального народа.

Аркадий был по-настоящему счастлив, что с католиками вести переговоры пришлось не ему. Хотя как раз они шли куда успешней, чем тягомотное выяснение отношений с представителями еврейских общин. Ограбление и выселение евреям нравиться никак не могло, но было делом привычным, переносимым. Но вот выдача СВОИХ на расправу, да еще наиболее уважаемых и состоятельных, часто стопорила переговоры напрочь. Вскоре попаданцу пришлось с уговоров и убеждений перейти на язык ультиматумов и угроз, что оказалось более действенным, к его великому удивлению.

Как он про себя только не крыл своих оппонентов, знаменитое «жиды пархатые» было самой невинной характеристикой из просившихся на язык. Однако «взялся за гуж – не говори, что не дюж». Людей надо было спасать, несмотря на неумное упрямство некоторых их руководителей. У тех евреев, кто не успеет эвакуироваться до осенних штормов, шансов выжить практически не было. Помимо войны по Украине – попаданец по привычке про себя продолжал иногда называть эту землю так – ударила засуха. Он уже сам получил нелестную характеристику от Хмельницкого, когда пришел к нему с требованием немедленно озаботиться завозом продовольствия извне. Гетман еще не полностью осознал резкое изменение своих обязанностей, ощущал себя прежде всего военным вождем. Впрочем, в тот же день они вернулись к этому разговору. Пообещал Богдан и картошку из Европы завезти в большом количестве, то, что посадили этой весной под Азовом, было каплей в море даже для семенного размножения.

Огромную роль в успехе переговоров сыграли и нескончаемые караваны рабов и скота, перегоняемые из Польши калмыками и черкесами. Казалось иногда, что там вообще живых людей не осталось, хотя, по прикидкам Аркадия, погибло или попало в плен процентов десять-пятнадцать жителей (на самом деле пока даже меньше десяти) собственно Польши. Поверить в то, что оттуда вскоре явится армия освободителей, было ну очень затруднительно. Так что стали сдаваться местечки, поплыли суда с евреями на юг, освободившиеся казачьи отряды двинулись на запад, где сопротивление панов было куда более эффективным, чем в Приднепровье, не говоря уже о Левобережье.

Благодаря тому что переговоры проходили в Киеве, втором по величине городе в русских воеводствах Польши, больше был тогда только Львов, Аркадий имел возможность по вечерам расслабиться. Если прекрасные паненки были для него недоступны из-за слишком молодого, на взгляд человека двадцать первого века, возраста, то еще более прекрасные, особенно при скудном освещении тех лет, пани часто не стеснялись очень толсто намекать о желании провести интимную встречу с ним. Он обычно не возражал и охотно пользовался их благосклонностью. Так сказать, сберегал с их помощью нервную систему.

Скоро он и в Киеве стал человеком весьма узнаваемым и известным. Нередко теперь ему приходилось слышать мальчишеские возгласы: «Гляди, Москаль-чародей поехал! Ух, говорят, огромной силы колдун!»

Сберегая нервные клетки, он как-то подзабыл, что в Европе уже широко распространился сифилис, пока совершенно неизлечимый, и бурная бессистемная половая жизнь может привести к страшному концу. Однако то ли благоволение к нему Господа еще не закончилось, то ли просто повезло дураку – пронесло. Ничего стыдного, кроме вошек в известное место, не подхватил. Ох и помучился в тот день на переговорах, удерживая руку, саму тянущуюся почесать жутко чешущееся место. Чуть с ума не сошел. Зато был, как никогда, резок и убедителен.