— Желудок крепкий! — заметил отец Иван.

— Нет, потому, что в наше время докторов не было… Будь эти живодеры, давно бы ты меня в усопших поминал! Ты посмотри-ка теперь, что делается… с самых пеленок человека разными лекарствами пичкать начали!.. А в наше-то время, сам знаешь, какое лечение было? Горчишник да трубка клистирная! Вот мы и уцелели с тобой, и желудки у нас в порядке, и едим мы всё, что хотим… Ну-ка, отрежь-ка, отрежь-ка… Ладно, спасибо… А ты что же не кушаешь?

— Я кушаю…

— Кушай, кушай…

Но потом вдруг, как будто что-то вспомнив, старушка засуетилась, сунула руку в карман, пошарила там, погремела ключами и, вынув какие-то бумаги, подала их отцу Ивану.

— Посмотри-ка, родной, — проговорила она: — да растолкуй, что тут писано. Письмоводитель станового привез мне их… Толковал, толковал, а я все-таки не поняла ничего…

Отец Иван взял бумаги.

— Тебе очки не дать ли?

— Не мешало бы…

— Постой, я тебе дам сейчас, — проговорила Анфиса Ивановна, снова засунув руку в карман: — очки чудесные, я их у этого самого письмоводителя отняла, что с бумагами-то приезжал. Не давал было, да я все-таки отняла…

И, подав отцу Ивану очки, она прибавила:

— Ну-ка, попробуй-ка!.. Ну что, по глазам?

— По глазам.

— И мне тоже. Очки чудесные!.. Мой псалтырик на что мелко напечатан, а с этими очками разбираю хорошо.

Отец Иван просмотрел бумаги.

— Вот эта, — проговорил он, возвращая одну из них Анфисе Ивановне: — от исправника повестка, чтобы государственные повинности поспешили уплатить…

— Так, — протянула Анфиса Ивановна.

— Другая от предводителя: просит дворянскую недоимку очистить.

— Так…

— А третья опять от исправника с окладным листом насчет земских окладов…

— Тоже платить? — спросила Анфиса Ивановна.

— Да, платить.

— Все денет, значит, требуют?

— Да-с, рубликов около трехсот…

— А ты не знаешь, куда эти деньги идут?

— Вообще на благоустройство…

Анфиса Ивановна подумала, подумала и вдруг загородила такую ерунду, что отец Иван даже изумился! Она начала уверять, что ей никакого благоустройства не нужно; что все свои нужды она справляет на собственный свой счет, из своего собственного кармана, что ей нет никакой надобности ни в министрах, ни в губернаторах, ни в генералах; что если опонадобится ей генерал, так она наймет его сама, и в конце концов кончила тем, что от платежа повинностей отказалась наотрез…

— Знаю я, — горячилась она: — зачем им повинности-то эти! Меня не проведешь!.. Это им жалованье спонадобилось, жрать нечего!.. Вот они и вздумали повинности собирать… А я ни в чем не повинна… Я к ним за деньгами не хожу, значит и ко мне не ходи!.. Повинностей с них не требую, и с меня не требуй!.. Вишь какие!..

И, проговорив это, старушка сунула бумаги в карман и принялась кушать ветчину, состряпав предварительно подливку из горчицы, уксуса и прованского масла.

— Вот еще у вас гуси копченые хорошо приготовляются, — заметил отец Иван, косясь на жирный гусиный полоток, красиво покоившийся на блюде.

— Чего же смотришь-то! Бери, коли нравится; кстати и мне положи. Полотки у меня отличные, пальчики оближешь!.. Главная причина, чтобы гусь был хорошо откормлен, а потом, и коптить надо умеючи, чтобы жир не стекал, а в нем оставался. Для этого необходимо, чтобы огонек тлелся только и коптить беспременно можжевельником…

— Ну? а я и не знал этого…

— Непременно. Намедни как-то предводитель заезжал ко мне… жрать он здоровый, сам знаешь! Так не поверишь ли! Один целого гуся оплел. От удовольствия говорить даже не мог, и только возьмет кусок, уткнет в него глаза и зарычит.

Скушали полотка, потом рыбки заливной с груздочками, опенками и раковыми шейками, затем телятины жареной с маринованными дулями и вишнями и, наконец, добрались до сластей: до смоквы, варенья. Сластей отец Иван не употреблял, почему Анфиса Ивановна и предложила ему выпить наливки.

— Ты всех сортов попробуй, — говорила она, наложив себе целую тарелку смоквы. — Наливка добрая. У меня так заведено, что моложе десятилетней не подают… Так она из году в год и идет.

Отец Иван не заставил себя просить долго и тотчас же налил себе от каждого сорта по рюмке.

— Ну, слава богу! — говорила между тем Анфиса Ивановна, откидываясь на спинку кресла: — теперь совсем легко стало. И напилась, и наелась, и успокоилась. А все ты! Уж так ты меня успокоил, так успокоил, что не знаю как благодарить. Ведь я со страху-то всю ночь не спала… Только глаза закрою — и он тут как тут! Спасибо тебе, благодарю…

— Помилуйте, кумушка, за что же! Это долг мой! — проговорил отец Иван, выпивая наливку. — Я, так сказать, находился только при отправлении своих обязанностей.