— Ты вечно шутишь, — перебил ее Асклипиодот с досадой, — а мне, право, не до шуток. Опять-таки повторяю, что никогда не поверю, чтобы у старухи не было денег. А просто ты не настойчиво просила… Не своя беда, а чужая!

— Ах ты, бессовестный… Битых два часа упрашивала! В сочинения даже пустилась… Сочинила, что деньги эти мужу необходимы, что он болен, что он умирает, что при Бабиной главе ему ногу оторвало. Что же еще? Кажется, чувствительно,

— Что же делать теперь! — как-то отчаянно вскрикнул он.

— К отцу пристань.

— Приставал уж…

— Почему же ты раньше не позаботился… Дело-то ведь не шуточное…

— Раньше, раньше! — перебил ее Асклипиодот. — В том-то и дело, что не хватило духа заговорить! Все сегодня, да завтра!.. Какой-то доброй минуты ждал… Вот и дождался!..

— Бедненький! — подшутила Мелитина Петровна.

— Сверх того не ожидал я, чтобы Скворцов отказал мне в отсрочке… Ведь я сам же открыл ему истину!.. Не напиши я, он и до сих пор не знал бы, кем именно были взяты деньги. Ведь я рассказывал тебе, как было дело. Была пирушка, все мы были более чем пьяны, ящик у стола был выдвинутая увидал пачку денег и взял двести рублей… Наконец, ведь он приятель мой… наконец, я ведь писал же ему, что деньги возвращу, чтобы он не беспокоился об них…

— Почему же не возвратил?

— А потому и не возвратил, что ждал все доброй минуты.

И вдруг, переменив тон, он спросил:

— А что будет за это?

— Известно что…

— А именно?

— Одно наказание за кражу… тюрьма.

— Да разве это кража!

— А что же, по-твоему?

— Но если женщине нечего было есть, если у нее ребенок умирал! Если не на что было дров купить, чтобы протопить и согреть холодную квартиру. Не крал я, а просто взял деньги и отдал их той, которой они были необходимы…

— Целый роман! — перебила его Мелитина Петровна: — все есть: и угнетенная невинность, и голод, и холод, и больной, умирающий ребенок, и даже кража!..

— Тебе смешно, а меня ждет позор!

— Что же! И развязка романа не дурная… Но почему же позор?

— Да ведь я вор.

— В глазах одних вор, а в глазах других — рыцарь. Помилуй! Ради спасения своей Дульцинеи даже перед кражей не остановился. А ребенок-то этот твой был?

— Перестань, ради бога… Право, мне не до шуток!

— Я и не подозревала, чтобы ты мог быть таким нежным, таким ловеласом…

Но Асклипиодот не слушал ее.

— любопытно было бы знать, — говорил он как будто сам с собою: — зачем это становой к отцу поехал?..

— Разве он у него?

— Да.

— Ты почем знаешь, — ведь ты целый день здесь скрываешься…

— Письмоводитель приезжал сюда, и вот он-то говорил мне… Этот косолапый черт даже как будто намекает, что дело касается меня…

— Ага! знает, видно, кошка, чье мясо съела!..

— Поэтому-то я и домой не пошел… и не пойду…

— Где же ты ночь-то проведешь?

— Мир не тесен!

И, немного помолчав, он добавил:

— Уж не начал, ли Скворцов дела!.. В Москву не требуют ли!

— И отлично! В Москве тебя никто не знает, отсидишь там свой срок и вернешься сюда как ни в чем не бывало…

— Чист, как трубочист! — перебил ее Асклипиодот.

— Умоемся, причешемся и ничего, сойдет! Люди нашего времени не особенно брезгливы, а воров, поверь мне, несравненно больше, чем честных людей, и если бы воры пошли войной на честных, то последние, конечно, были бы побиты жестоко! Успокойся, общество у тебя будет большое…

— Как не стыдно смеяться…

— Над несчастием ближнего, хочешь ты сказать? — перебила его Мелитина Петровна.

— Именно над несчастием.

— Кто же виноват… Я тебе предлагала… Сам отказался… А деньги были бы… Только бы телеграмму послать…

— Нет уж, спасибо. На такую сделку не пойду…

— Почему?

— Уж я раз двадцать говорил тебе, почему…

— К довольным принадлежишь, значит…

— Не к довольным, а просто к робким…

— Значит, весь мир гори в огне, лишь бы мой пирог испекся.

— Храбрости не хватает…

— Жалкий человек!.. Уж не службой ли земству думаешь принести пользу?

— Думаю.

— Слышала я, что тебе «место секретаря обещано»… Только в земство-то веру потеряла я, а в здешнее особенно…

— Это почему?

— Уж очень земцы-то хороши!.. Хлопотали о возобновлении смертной казни…

— Кто же это?

— Все ваш премьер, что с ключом-то ходит!.. Мужики обозлились на него и подожгли какой-то омет соломы… Вот он и хлопотал на земском собрании, чтобы ходатайствовать о наказании поджигателей смертной казнью… А прежде, когда мировой посредник был, говорят, либеральничал, всех крепостников восстановил против себя, общее их негодование возбудил!.. Даже стихи про него писали…