Но вот что она точно обрела во Франции, так это шарм. Как настоящая парижанка, уверенная в том, что очарует любого, она ездила по Шотландии, встречаясь со своими подданными. И действительно, народ таял, пусть даже не всегда понимал ее странноватый французский юмор. При посещении маленького монастыря Больё (весьма распространенное название в Британии того времени, рожденное скудным воображением жителей Средневековья, которые так и норовили окрестить все вокруг «красивым местом») Мария заметила: «Oui, c’est un beau lieu» [56] . Это примерно то же самое, как приехать в гавань Портсмута и воскликнуть: «Ага, это, должно быть, рот порта» [57] .

Если шотландцы постепенно и проникались любовью к своей королеве, то чувство это не было взаимным. Как пишет Антония Фрейзер в биографии Марии, королева называла северных шотландцев знатными дикарями, а южан — дикой знатью; она догадывалась, что враждующие фракции лордов-католиков и лордов-протестантов строят самые разные козни против нее, в том числе и с похищением, чтобы потом силой выдать замуж за старшего сына клана.

Но Мария и ее родственники имели куда более серьезные амбиции. Гизы активно искали ей мужа, который был бы приемлем не только для шотландцев, но — прежде всего — для вездесущей соседки, Елизаветы I.

Казалось, обе королевы в душе сожалели о том, что они обе женщины, потому что их брак стал бы идеальным с точки зрения политики. Если бы только однополые браки были разрешены, история сложилась бы совсем по-другому, и многих страданий (особенно Марии) можно было бы избежать. Разумеется, женщинам пришлось бы усыновлять детей, но это было бы гораздо проще, чем сегодня, поскольку в те времена королевы сами создавали законы [58] .

Но это все больше из области фантазий, а в реальности будущего mary (мужа) Марии приходилось искать исключительно среди европейских католиков, пока она не остановила свой выбор на англичанине, своенравном юноше, девятнадцатилетнем Генри Стюарте, лорде Дарнли. Он приходился кузеном Марии (у них была общая английская бабушка) и был очень хорош собой. В 1565 году он приехал на север навестить Марию и весьма предусмотрительно «заболел», так что был вынужден остаться в Стерлинг-Касл, где она его выхаживала. Двадцатидвухлетняя и, видимо, невинная Мария воспылала страстью к Генри, и, несмотря на крайнее недовольство Елизаветы и шотландских лордов-протестантов, они поженились. Церемонию, в ходе которой Генри стал королем Шотландии, лорды обошли полным молчанием.

Если в предыдущие годы жизнь Марии была полна неопределенности, то после этой свадьбы все прояснилось. Отныне ее ожидали лишь заточение и казнь.

Первый скандал разразился из-за франко-итальянского секретаря Марии, Давида Риччо, уродливого коротышки, который развлекал королеву — теперь уже беременную — карточной игрой и музыкой, в то время как ее молодой муж гонялся за сифилисом. Шотландские интриганы убедили откровенно тупого Генри Дарнли, что Риччо — любовник Марии, и как-то вечером в марте 1566 года эта шайка ворвалась в ее покои, вытащила визжащего секретаря в коридор и нанесла ему более пятидесяти ударов ножом. Генри спокойно взирал на эту сцену, а один из лордов прижимал дуло пистолета к животу Марии.

Хотя интриги и убийства были нормой повседневной жизни королевского двора шестнадцатого века, да и Францию терзали религиозные войны, пока там жила Мария, только сейчас до нее, похоже, дошло, какой жестокий мир ее окружает. Она подозревала, что коварные лорды пообещали Генри шотландский трон как правящему монарху, и, возможно, догадывалась, что нападение на Риччо должно было закончиться и ее убийством, а в живых она осталась лишь потому, что убийцы в последний момент попросту струсили.

Она постаралась побороть чувство отвращения к мужу и даже сумела убедить его в том, что простила недоразумение с Риччо. И ее стратегия сработала; как только лорды-интриганы увидели, что Генри принял сторону жены, их заговор рассыпался. По крайней мере, на какое-то время.

В июне 1566 года в Эдинбурге Мария родила сына Якова и решилась крестить его по католическому обряду (хотя и отказалась от существующей традиции, чтобы священник плевал в рот младенца). Торжества по случаю рождения мальчика включали представление в виде пантомимы, которое организовал лакей Марии, француз Бастиан Паж. Французские клоуны показывали английским гостям столь неприличные жесты, что это едва не стоило Бастиану жизни.

Лишь одна знаменитость отсутствовала на празднике — отец ребенка, Генри; он все больше отстранялся от своей жены, которую едва не убил, а теперь вынашивал планы похищения собственного сына.

Но Марии не пришлось долго терпеть нерадивого мужа. В феврале 1567 года, оправляясь в доме под Эдинбургом после очередного обострения сифилиса, Генри был убит группой шотландских заговорщиков во главе с харизматичным эрлом Ботвеллом. Их план едва не сорвался. Они как раз закладывали в подвал дома порох, когда Генри проснулся и, почуяв неладное, выпрыгнул из окна в ночной сорочке. Впрочем, заговорщики тут же его схватили и задушили, после чего все равно взорвали дом.

Пусть и с ребенком на руках, да еще с набором нервных болезней, Мария, королева Шотландии, вдруг снова стала очень желанной вдовой. Сознавая, какой непредсказуемой в очередной раз стала ее жизнь, она отправилась навестить своего сына Якова, надежно запертого в замке Стерлинг. Однако на обратном пути в Эдинбург кортеж Марии перехватил эрл Ботвелл, который убедил королеву в том, что ей грозит опасность и необходимо спрятаться — и почему бы не у него? Она приняла приглашение, и Ботвелл отвез ее в замок Данбар под Эдинбургом, где и изнасиловал.

Это был, конечно, брутальный, но политически точный ход: шотландский лорд, показавший себя настолько беспощадным, что смог силой овладеть королевой, был как раз тем героем, которого ждала страна, отчаянно нуждавшаяся в стабильности (а что вы хотите — шестнадцатый век). Бракосочетание состоялось спустя три недели — задержку вызвало то, что Ботвелл был женат, и ему пришлось спешно оформлять развод. Собственно церемония представляла собой скучное формальное мероприятие, и Мария сделала своему новому мужу единственный, наспех подобранный, подарок: шкурка меха из старой мантии своей матери.