Когда Ла Саль наконец ступил на сушу, он в ярости послал Божё «обратно во Францию», а может, куда подальше. Если так было на самом деле — другие источники обвиняют Божё в том, что он просто-напросто вышвырнул колонистов на берег, а сам удрал, — то жалеть об этой вспышке гнева Ла Салю оставалось недолго.

Он построил форт и выгрузил провиант с единственного оставшегося корабля, «Ла Белль», трюмы которого были набиты сушеным мясом (2000 кило), вином и бренди (10 бочек), порохом (4500 кило) и ружьями, большими запасами соли, уксуса и растительного масла (видимо, они планировали найти картофель и начать производство чипсов). Вскоре был сооружен безопасный аванпост, и жизнь, похоже, стала налаживаться — пусть даже без Миссисипи.

Оставив часть солдат и поселенцев в форте, Ла Саль отплыл на восток искать устье реки. Несколько его людей двигались по мелководью на каноэ, а «Ла Белль» шла на глубине. Неудачи не замедлили себя ждать: капитан «Ла Белль» умер от удушья, уколовшись колючками опунции [72] , а вскоре местные индейцы убили группу путешественников, среди которых был и помощник капитана корабля, когда те спали на берегу.

Ла Саль решил, что единственный выход — поставить корабль на якорь, оставить на борту двадцать семь мужчин, а также женщин и детей, а самому с отрядом солдат идти дальше на каноэ. Он обещал вернуться, как только найдет устье Миссисипи. Но Ла Саль пропал на несколько недель, и вскоре запасы питьевой воды на корабле стали подходить к концу. Пятеро мужчин сели в баркас и отправились на поиски пресной воды, но не вернулись, так что тем, кто остался на борту, пришлось утолять жажду вином и бренди. Как ни печально, но даже французская печень не выдерживает длительную алкогольную диету, и, когда люди стали умирать от обезвоживания, моряки решили возвращаться в форт. Однако среди них не было опытного капитана или штурмана, так что вскоре корабль потерял управление, его вынесло на топкий берег, где он увяз в трясине. Только шестерым из двадцати семи мужчин удалось спастись и добраться до форта.

Когда Ла Саль вернулся в форт и узнал о том, что произошло, он принял единственное логичное решение — идти пешком в Канаду за помощью, то есть 1500 километров, по дикой местности, — на этом фоне современные телешоу а-ля «Игры на выживание» выглядят вальяжными интервью знаменитостей в креслах.

Он взял с собой тридцать шесть мужчин, обещая остающимся в форте людям, что вернется и спасет их.

Впрочем, к этому времени его авторитет лидера пошатнулся, что неудивительно, и он стал первым убитым в Техасе европейцем, получив пулю в голову от одного из своих людей — не иначе как в ходе спора о дележе мяса. Французы никогда не были поклонниками вегетарианства и, похоже, от американской голубики попросту озверели.

По жестокой иронии судьбы, карьеру одного из самых целеустремленных и дальновидных французских исследователей оборвала одна-единственная пуля, выпущенная из мушкета, который он с таким трудом тащил из Франции. Если у Ла Саля было время на последнюю мысль перед тем, как его мозг навсегда отключился, он, наверное, пожалел о том, что не послушался Людовика XIV и не прекратил свои «бессмысленные открытия».

А тем временем через дебри Техаса, все дальше к северу, пробиралась группа выживших французов, но их становилось все меньше: ни дикая природа, ни враждебные индейцы их не щадили. В конце концов только пять человек добрались до французского поселения в Канаде, и, разумеется, каждый из них божился, что не убивал Ла Саля. Никого из тех, кто остался в форте на берегу Мексиканского залива, больше не видели.

Смерть Ла Саля не остановила Францию в попытках колонизировать Северную Америку. Французы по-прежнему устраивали набеги из Канады, доставая колонистов Новой Англии, и в 1689 году даже предприняли поход на большую и процветающую колонию Нью-Йорк, которую бритты только что выменяли у голландцев на Суринам. К счастью для ньюйоркцев, французский флот заблудился в тумане и вернулся в Канаду.

Французы не утратили интереса и к побережью Мексиканского залива. Похоже — спасибо Ла Салю! — они все-таки поняли, что Миссисипи может стать грандиозным торговым путем между Канадой и островными колониями Карибского моря, которые становились все богаче благодаря плантациям сахарного тростника.

С тех самых пор, как европейцы впервые ступили на землю Америки, они рассматривали ее как Эльдорадо, а сахар стал для них жидким золотом. К тому же его не надо было выкапывать из-под земли или платить за него — он рос на деревьях. Ну, хорошо, содержался в сахарном тростнике.

Бритты особенно полюбили этот экзотический натуральный сладкий продукт, который вдруг оказался таким доступным и относительно дешевым. Помимо использования сахара в десертах и выпечках, они стали применять его для изготовления спиртов и даже добавлять в чай, свой новый национальный напиток. Французы не так активно применяли сахар в выпечке и производстве алкоголя — у них было вино, — но обожали продавать его, вот почему сахар в гораздо большей степени, чем табак, финансировал войны в Америке и укреплял бриттов в их решимости до конца бороться за свои американские колонии. Сахар, который покупали или производили бритты, не весь отправлялся в Старый Свет — он был важной составляющей в высокодоходной торговле между колониями и Англией. Хотя эту схему обычно называют трехсторонней торговлей, на самом деле все было гораздо сложнее. Товары английского производства, такие как ткани, отгружались в Африку, где на вырученные за них деньги закупали рабов. Этот живой груз везли через Атлантику, и тех, кто выжил, продавали сахарным плантаторам. Прибыли делали на сахаре, который либо отправляли в Европу, либо развозили по всему Атлантическому побережью изнывающим от ромовой жажды колонистам. Колонисты, в свою очередь, загружали те же корабли своей соленой треской, которую Африка охотно обменивала на рабов, поставляя их в северные колонии для работы на табачных плантациях или же продавая французам.

За всем этим стояло величайшее человеческое унижение, но прибыли были баснословные, так что все предпочитали закрывать на это глаза: получая огромные барыши, бритты с французами даже забывали о том, что находятся в состоянии войны. Между тем на море буйствовало взаимное пиратство, предпринимались попытки захватить друг у друга Карибские острова, но к концу семнадцатого века в бизнесе установился некоторый порядок, и можно было не переживать, что кто-то перекроет канал поступления легких денег. Бритты стали крупнейшими работорговцами, французы — главными покупателями рабов, поскольку нуждались в постоянном притоке рабочей силы на свои сахарные острова — Сан-Доминго (Гаити), Мартинику и Гваделупу.

Так, за период с 1687 по 1701 год численность рабов, закупленных французскими плантаторами, возросла с 28 000 до 40 000, и производство сахара, а также последующие прибыли увеличились прямо пропорционально.

Пусть Франции не удалось (пока что) вытолкать бриттов в Атлантику, и Луизиана развивалась болезненно медленно, все шло к тому, что Америка должна была стать источником солидных доходов для безденежных французов.

И тут в дело вмешался шотландец, утопив их надежды в долговой трясине.