Когда в голове у Захара прояснилось, он увидел на поляне еще одного солдата, рослого, тяжеловесного, с бычьим затылком. Солдат ставил небольшую палатку. На нем тоже была нарядная голубая форма кавалерийского эскорта. Впрочем, теперь мундиры обоих были серыми от пыли. Захар вспомнил слова Тайина о том, что в охоте на людей принимают участие все, кто только может. Ну что ж, теперь он знает, что должен чувствовать загнанный и пойманный кролик.

Нагнувшись над костром, Ривера тыкал ножом в мясо.

— Пабло, — окликнул он второго испанца, — мясо готово.

Пабло принес оловянные тарелки и кружки, хлеб.

Прежде чем приняться за еду, они не раз передавали друг другу большую кавалерийскую флягу с вином, пока она не опустела. Наконец они сняли с огня говяжью ляжку на вертеле и стали лакомиться розовым сочным мясом, которое они нарезали большими ломтями. Захар боялся опять потерять сознание от запаха мяса, от вида того, как они вытирают свои тарелки хлебным мякишем. Мясо они обильно запивали вином из фляг. Захар заставил себя отвести глаза от пирующих испанцев. Неподалеку от костра лежала коровья туша, освежеванная и разделанная. Рядом была растянута на земле коровья шкура, мухи висели над ней маленькой черной тучей.

Кони — вороной и серый в яблоках — паслись поблизости на лужайке. Запах крови их беспокоил, они фыркали, били копытами и натягивали веревки. Седла валялись рядом с палаткой. Седельные сумки свисали с толстого сука дерева.

Захар снова перевел взгляд на пирующих. Ривера отрезал очередной ломоть мяса, бранясь и яростно отмахиваясь от мух. Он воткнул нож в оставшийся большой кусок мяса и накинул на него салфетку. Испанцы ели много, но пили еще больше. Покончив с едой, они развалились у костра, пили и болтали. Пабло ругал Риверу за то, что тот упустил второго русского.

— То был не русский, — возразил Ривера, — а всего лишь алеут. Пусть подыхает в этой глуши. Эль руссо Петров — вот кто нам нужен.

Значит, Тайин жив и на свободе! В сердце Захара затеплилась было искорка надежды, но тут же погасла. Что за дело алеуту до него? «Нет, — подумал он в отчаянии, — вся моя надежда на эти две фляги вина. Если испанцы напьются до бесчувствия, я попытаюсь освободиться от веревок и сбежать».

Испанцы быстро хмелели. Здоровяк Пабло захлебывался веселым смехом, Ривера еле ворочал языком. Захар не разбирал и половины того, что они лопотали. Кажется, речь шла о нем и о коровьей шкуре, которая в свете костра выглядела разостланным кровавым покрывалом.

Захар напряг слух, пытаясь разобрать слова. При чем здесь коровья шкура? Ему стало страшно, на пересохшем языке появился металлический привкус.

Испанцы встали от костра и, шатаясь, направились к нему. Пабло зашел за дерево и отвязал веревку, охватывавшую грудь Захара, но руки и ноги остались связанными. Ривера нагнулся, схватил его за ноги. Захар неловко дернулся, Ривера пошатнулся и чуть не упал. Покачиваясь, капрал неуверенно размахнулся и ударил Захара в челюсть. Потом Ривера снова схватил его за ноги, Пабло — за плечи, и они поволокли его к коровьей шкуре.

Захар понял, чт оони собираются с ним сделать. Он дико закричал. Он дергался, подтягивал ноги и лягался как мог. Солдаты то и дело роняли его, снова подхватывали. Наконец, сопя от натуги, они швырнули его на шкуру.

Захар скатился со шкуры, привстал на коленях. Он боднул Риверу головой в пах и сам опрокинулся. Обдавая Захара винными парами, испанцы снова втащили его на кровавую шкуру. Извиваясь как червяк, Захар уползал с нее, крича и умоляя, и снова его швыряли на шкуру. Пабло покатывался от смеха, а Ривера бранился по-испански и по-русски. Наконец Ривера подхватил какое-то полено и огрел Захара по голове.

Сознание возвращалось постепенно, неторопливо, как улитка. Захар не мог понять, где он находится. Он лежал в темноте, ничего не видя, не слыша. Прошла целая вечность, прежде чем до него дошло, где он и что с ним.

Связанный по рукам и ногам, он лежал на спине, туго запеленатый в коровью шкуру. Грудь была сдавлена страшным грузом. Он судорожно вздохнул и ощутил отвратительную, прогорклую вонь засохшей крови. Слизкие мясные волокна облепили его рот и нос.

Захар затаил дыхание, замер, надеясь услышать хоть какой-нибудь звук, любой признак жизни вокруг себя. Ни звука. Ничего. Они бросили его подыхать в одиночестве.

анический страх овладел Захаром. Он задергался, тщетно пытаясь высвободиться, кровь стучала у него в висках, глаза остекленели. Он истерически рыдал, бился всем телом, вопил, как помешанный. Вскоре он не только окончательно выбился из сил, но и израсходовал почти весь воздух в своем отвратительном гробу. Но вот мало-помалу здравый смысл начал возвращаться к нему. Он заставил себя лежать спокойно и думать.