В те годы, чтобы попасть с железнодорожной платформы в город Загорск, надо было подняться и спуститься по высокой лестнице, поднимавшейся над рельсами. Мать взяла с собой раскладной стульчик. Она шесть раз присаживалась на отдых, пока шла по лестнице, силы оставляли её. Однако мама дошла до Лавры и у мощей преподобного Сергия слёзно, горячо вымаливала сына. Она вернулась с надеждой, что Бог услышит молитву матери. Перед смертью своей мамочка с улыбкой сказала мне: «Дошла моя молитва, Сергей сходил в церковь...»

В тот 1973 год на Пасхальную неделю пришёлся день золотой свадьбы моих родителей. Конечно, звать гостей мои слабенькие старички были не в силах. Но мы всей семьёй приехали к ним вечером, привезли кулич, творожную пасху, накрыли стол и пили вместе чай. Мой отец Владимир отслужил в кабинете дедушки благодарственный молебен, внук сфотографировал старичков. «Это последняя моя Пасха, — говорила бабушка, — пора мне, пора уходить из этой жизни».

В то лето старички впервые не приезжали в Гребнево на летний период. Но в гости они приехали. Мама пошла на кладбище, где была могила нашей няни — монахини Евникии. «Вот мы с ней вместе прожили двадцать семь лет, рядом и ляжем», — сказала бабушка Зоя. Она взяла тетрадь и нарисовала план кладбища, указав стрелками, как следует нести её гроб, когда она умрёт. Смерти моя мама не страшилась, приготовила себе все к погребению. Кое-кому она сказала: «Прощайте, больше в этой жизни не увидимся».

В первых числах ноября бабушка Зоя одна сходила (на праздник Казанской иконы Богоматери) в Елоховский собор и причастилась. 8 ноября бабушка заболела воспалением лёгких и слегла. По настоянию Серафима установили дежурство около больной бабушки. «Чтобы старички одни не оставались», — горячо хлопотал внучек, только что отслуживший армейскую службу. На моё горе, я заболела радикулитом и несколько дней провела в постели, не имея возможности от боли передвигаться. Но у нас уже была в те годы телефонная связь с квартирой старичков, так что мы постоянно были осведомлены о том, что там происходило. Больную посетил наш хирург Иван Петрович, который был специалистом по лёгким. Он сказал, что сильные антибиотики быстро сняли воспаление в лёгких, но что сердце Зои Веньяминовны очень ослабло. Врач велел лежать, несмотря на нормальную температуру. «Будьте готовы ко всему», — сказал он дедушке, уходя.

Но Николай Евграфович не обратил на эти слова внимания, так как супруга его была весела, бодра духом, кушала, вникала во все хозяйственные дела, порывалась вставать.

Наконец 13 ноября я почувствовала, что могу ходить.

— Поеду к маме, — радостно сказала я. Батюшка советовал мне ещё отдохнуть от болезни, не выходить на холод, но я решительно ответила: — Нет, я должна ехать, мама давно меня ждёт.

Кажется, никогда в жизни мы с мамочкой не были так рады друг другу, как в этот день! Мы без конца целовались, обнимались, мама плакала.

— Мамочка, я тоже лежала, я рвалась к тебе всей душой, но вставать не могла, — говорила я. — Теперь я тебя уж не оставлю, лежи спокойно, поправляйся.

Мамочка показала мне, где и что у неё лежит, где белье для дедушки. Она говорила:

— Моя большая просьба — не оставляйте дедушку после моей смерти. Всех прошу...

Вечером мама просила меня почитать ей вслух покаянный канон, написанный в стихах, по-русски. Она все время плакала, прощалась со мной, повторяя: «Ты оправдала наши надежды». И она снова рыдала. Такой сердечной близости, такого понимания у нас с мамой прежде, казалось, не было. Я её утешала, но она продолжала прощаться.

Последний раз я спала на своём сундучке в комнате с мамой, где протекло моё детство. Ночь прошла спокойно, утром я уехала, обещаясь приехать на другой день.

А вечером в тот же день мама вызвала к себе свою родную сестру Раису Веньяминовну и говорила с ней более часа. Я с детства помню эти посещения тётки. Мама оставалась один на один с сестрой, запирала к себе дверь. Они тихо беседовали. Мама выходила всегда с заплаканным лицом, грустная. А тётя Рая улыбалась, ласково нас целовала и, приветливо прощаясь, быстро уходила. Папа вопросительно смотрел на жену, а мама молча отрицательно качала головой или говорила одно слово: «Бесполезно...»

В детстве мы не понимали, что происходило между родными сёстрами. Но теперь я знаю, что мать моя всю жизнь хотела вернуть на путь веры свою старшую сестру. Она напоминала ей то воспитание, которое Раиса получала в Елизаветинском институте, где она изучала Закон Божий и даже пела на клиросе в храме. Но после революции Раиса Вень-яминовна отошла от религии и сына растила без церкви. Она оставалась морально на высоте, работая в библиотеке, была членом народного суда и вообще принимала горячее участие в воспитании «нового» общества.

Только после смерти моей мамы, в преклонном возрасте, Раиса Веньяминовна поняла, что без религии, без веры в Бога невозможно построить нравственное общество. Я уверена, что молитвы моей мамы, пребывающей на том свете, дошли до Бога. Может быть, и эта последняя слёзная беседа накануне дня смерти моей мамы сделала своё дело, осталась в памяти у тёти Раи.

Раза два в год я её навещала. Я без стеснения спрашивала тётку: «Может быть, вам хочется со священником на исповеди побеседовать? Хоть вы и прекрасно себя чувствуете, но к часу смерти надо быть готовой, вам уже около восьмидесяти лет». И вдруг однажды тётя ответила мне: «Да, Наташенька, я с радостью исповедовалась бы... Только не у знакомого священника, мне стыдно...»